Стихи Юргиса Балтрушайтиса

Шумит, гремит дневное море
О неземные берега...
Смеётся счастье — плачет горе...
Со звоном меч разит врага...
Грохочет гром в стихийном споре...
Поёт свирель у очага...

Взметнув высоко вал свой гневный,
Победный миг, великий миг,
Венчанный волею напевной,
Бросает в воздух гордый крик
О том, что ярко луч полдневный
В него сиянием проник...

За ним, чуть пеня глубь морскую,
Восстал другой, взрывая ил,
И хлынул в глушь береговую
Устало, грузно и без сил, —
Как раб, что ношу роковую
С глухим проклятьем с плеч свалил!

И в каждый миг — лишь с силой разной
Гудит прибой наедине,
То озабоченно, но праздно,
Как сердце тёмное во сне, —
Поёт свой гимн однообразный
Непостижимой Тишине...

Чем больше в мире я живу,
Тем меньше знаю слов —
Дух — звездный призрак наяву,
Дух — звон колоколов…

И оттого в житейском сне,
Творя вражду и спор,
Молюсь безмолвно тишине,
Немым обрывам гор…

Цветет ли свет моей тоске,
Иль миг приемлет тьму —
Аминь! На смертном языке
Heт имени ему…

Когда пред часом сердце наго
В кровавой смуте бытия,
Прими свой трудный миг, как благо,
Вечерняя душа моя.

Пусть в частых пытках поникая,
Сиротствует и плачет грудь,
Но служит тайне боль людская
И путь тревоги — Божий путь…

И лишь, творя свой долг средь тени,
Мы жизнью возвеличим мир
И вознесем его ступени
В ту высь, где вечен звездный пир…

И вещий трепет жизни новой,
Скорбя, лишь тот взрастит в пыли,
Кто возлюбил венец терновый
И весь отрекся от земли…

Люблю средь леса, в час осенний,
Под грустный шум,
Внимать волнению и пени
Пустынных дум…

Распались замки, тлеют своды
В глухом огне,
Чей тонкий дым венчает годы
И сны во мне…

Прошли зеленые потемки,
Их звон утих…
И гнется с треском стебель ломкий
У ног моих.

Пустынны в гаснущем наряде
Ряды берез,
Где зыблет ветер мох, как пряди
Седых волос…

И блеск и звон, цветы и травы
Судьба сожгла,
И в дымном храме вешней славы —
Зола, зола…

Брось свой кров, очаг свой малый,
Сон в тоскующей груди,
И громады скал на скалы
В высь немую громозди…

Божий мир еще не создан,
Недостроен божий храм,—
Только серый камень роздан,
Только мощь дана рукам.

Роя путь к твердыне горной,
Рви гранит, равняй холмы,—
Озари свой мрак упорный
Искрой, вырванной из тьмы…

Пусть взлелеет сны живые
Отблеск творческой мечты,
И чрез бездны роковые
Перекинутся мосты…

Лишь свершая долг суровый,
В миры лени, праздной лжи,
Ты расширишь гранью новой
Вековые рубежи…

Лишь предав свой дух терпенью,
Им оправдан и спасен,
Будешь малою ступенью
В темной лестнице времен…

Тихо пело время… В мире ночь была
Бледной лунной сказкой ласкова, светла…

В небе было много ярких мотыльков,
Быстрых, золотистых, майских огоньков…

Искрами струился месяц в водоем,
И в безмолвном парке были мы вдвоем…

Ты и я, и полночь, звездный свет и тьма
Были как созвучья вечного псалма…

И земля и небо были, как венец,
Радостно замкнувший счастье двух сердец…

Онемело время… В мире вновь легла
Поздняя ночная тишь и полумгла…

Искрились пустынно звезды в тишине,
И пустынно сердце плакало во мне…

Был, как сон могильный, скорбен сон долин,
И в заглохшем парке плелся я один.

На глухих дорогах мертвенно белел,
Пылью гробовою, бледный лунный мел…

В небе было много белых мотыльков,
Медленных, холодных, мертвых огоньков…

_М. А. Ефремовой

Цветам былого нет забвенья,
И мне, как сон, как смутный зов —
Сколь часто!- чудится виденье
Евпаторийских берегов…

Там я бродил тропой без терний,
И море зыбью голубой
Мне пело сказку в час вечерний,
И пел псалмы ночной прибой…

В садах дремала тишь благая,
И радостен был мирный труд,
И стлался, в дали убегая,
Холмистой степи изумруд…

С тех пор прошло над бедным миром
Кровавым смерчем много гроз,
И много боли в сердце сиром
Я в смуте жизни перенес.

Еще свирепствует и ныне
Гроза, разгульнее стократ,
И по земле, полупустыне,
Взрывая сны, гудит набат…

Но сон не есть ли отблеск вечный
Того, что будет наяву —
Так пусть мне снится, что беспечный
Я в Евпатории живу…

1943, Париж

Дышит полночь тенью жуткой…
Тьма в окне и в сердце тьма…
Сладость — малая минутка…
Горечь — долгая зима…

Чуткий дух в тоске бессменной
Внемлет ночи у окна…
Велика, неизреченна
Неземная тишина…

Но с годами понемногу
Тают тайные круги,
И к последнему порогу
Приближаются шаги…

Слышен звон освобожденья
В бое медленных часов,
И сдвигает бег мгновенья
Неразгаданный засов…

Будет час, и дрогнут петли,
Дверь глухая задрожит,
И узнаю, тьма ли, свет ли
Смертный выход сторожит!

BEATI POSSIDENTES *

Блажен, чей день лазурным кругом
Облек поля, венчал простор…
Блажен, чей путь проходит лугом,
Где пестрый цвет встречает взор…

Блажен, кто, жизнью ослепленный,
Весь предан мигу, с мигом слит,
По краю пропасти бездонной
Без дум и ужаса скользит…

Блажен, в ком слиты воедино
Случайность жизни и судьба,
Кто с гордым сердцем господина
Свершает горький труд раба…

Блажен, кто, жребий вверив зною,
Избранник Солнца, гаснет с ним,—
Блажен, кто силой неземною
От смертной горечи храним…
______________________
* Счастливы имущие (лат.)

_Валерию Брюсову

Мой тайный сад, мой тихий сад
Обвеян бурей, помнит град…

В нем знает каждый малый лист
Пустынных вихрей вой и свист…

Завет Садовника храня,
Его растил я свету дня…

В нем каждый злак — хвала весне,
И каждый корень — в глубине…

Его простор, где много роз,
Глухой оградой я обнес,—

Чтоб серый прах людских дорог
Проникнуть в храм его не мог!

В нем много-много пальм, агав,
Высоких лилий, малых трав,—

Что в вешний час, в его тени,
Цветут-живут, как я, одни…

Все — шелест, рост в моем саду,
Где я тружусь и где я жду —

Прихода сна, прихода тьмы
В глухом безмолвии зимы…

Наши севы, наши всходы
Смерть пожнет своей косой,—
То, что мы слезами годы
Поливали, как росой…

Средь полей необозримых
Туча с неба водит тень…
Мир — простор хлебов озимых…
Все — на некий дальний день.

Звонко их весна разбудит,
Будет в жатву жизнь красна,
Только пахаря не будет
На святом пиру зерна…

Как Молот, вскинутый судьбой,
Ночных часов пустынный бой
Поет, что будет новый день,
Иной рассвет, иная тень…

Но Тот, Кто мигам бег судил,
Их в нить таинственную свил,
В своей великой тишине
На роковом веретене…

Часы на башне полночь бьют,
Сказанье древнее поют,
Одно и то же в беге лет
И там, где тьма, и там, где свет!

Умолк двенадцатый удар…
И что же — старый столь же стар,
И нищий нищ, как в прежний срок,
И одинокий — одинок…

Правдиво время — верен счет!
Но жизнь проходит, жизнь течет,
Клоня-склоняясь в прах и тлен
Без новизны, без перемен…

I

Как трудно высказать — нелживо,
Чтоб хоть себя не обмануть —
Чем наше сердце втайне живо,
О чем, тоскуя, плачет грудь…
Речь о мечтах и нуждах часа
В устах людей — всегда — прикраса,
И силен у души — любой —
Страх наготы перед собой,-
Страх истины нелицемерной
Иль, брат боязни, хитрый стыд,
О жалком плачущих навзрыд,
Чтоб точным словом, мерой верной
Того случайно не раскрыть,
Чему сокрытым лучше быть…

II

Но есть и час иной напасти,
Когда мы тщетно ищем слов,
Чтоб с тайны помыслов иль страсти
Хотя б на миг совлечь покров,-
Чтоб грудь, ослепшая от муки,
Явила в знаке, или в звуке,
Иль в скорби молчаливых слез,
Что Бог судил, что мир принес…
И, если пыткой огневою
Весь, весь охвачен человек,
Он только холоден, как снег,
И лишь с поникшей головою
В огне стоит пред тайной тьмой,
Вниманью чуждый и немой.

18 февраля 1923

Как в мой разум беспокойный
Входит светом пенье грез,
Дикий тополь век свой стройный
В мир дробления принес…

Я свирелью многодумной
Славлю солнце в майском сне,
Он своей листвою шумной
Повествует о весне…

Если я теряю в плаче
Ясность сердца моего,
Той же грустью, лишь иначе,
Дышит шелест, речь его…

В час смятенья грозового
Стойко встретит свист и вой,
Он, как я, качает снова
Непреклонною главой…

В нем — во мне — все тот же жребий,
Долг опальных, долг живых —:
Лишь тянуться к солнцу в небе,
К звездам в далях мировых…

Уводит душу час в тени
Назад, назад,—
Туда, где ярки были дни
И цвел мой сад…

Пестро менялись звон и цвет
В моих лугах,
И дрогнул в сердце с бегом лет
Бессильный страх.

И вот железный крест готов
Давно, давно —
И плачет сердце средь цветов,
Одно, одно.

Древним плугом поле взрыто,
Будут зерна в глубине!
Ширь пустынная открыта
Зеленеющей весне…

В древнем поле, над оврагом,
Вековой своей тропой,
С зыбкой ношей, мерным шагом
Бродит Сеятель слепой…

Он бессмертною десницей,
Строго помня свой завет,
Сеет плевелы с пшеницей,
Хлеб людской и божий цвет…

Будет год ли урожайный,
Иль бесплодье ждет зерно,
Приговора вечной тайны
Старцу ведать не дано…

Он лишь мерно, горстью полной,
Рассыпает вдоль межи
Летний трепет, шелест, волны,
Звон и пенье в поле ржи…

Из лукошка рокового
Он лишь сеет дар Творца —
Скудный свет людского крова
И проклятие жнеца!

**Примечание**: Впервые опубликовано — «Русская мысль», 1911, No.5.

Весь мой напев — как бездны вечной ночи
Средь вечных льдов…
Он — там, где жизнь гнетет всего жесточе
Сирот и вдов…

И где судьба разит своей лавиной
Людей, как мух…
На зов же кроткой песни соловьиной
Я — нем, я — глух…

Мой дух к певучести не клонит
Весенний хмель,
Он — там, где Смерть глухие смерчи гонит,
Грозу, метель…

Он — там, rge света-счастья — искры-крохи,
Где — жизнь: терпеть,—
А про цветы, про блестки, грезы, вздохи,—
Не стану петь!

Из лунных снов я тку свой зыбкий миг,
Невольник грез, пустынник душ моих…

И в лунных далях близится межа,
Где молкнет гул дневного мятежа…

И призрачны, безмолвствуя вдали,
Дневная явь и пестрый круг земли…

И в звездный час разъятия оков
Я весь — пыланье лунных облаков…

И длится тишь, и льется лунный свет,
Вскрывая мир, где смертной боли нет…

И тих мой дух, как сладостен и тих
Пустынный цвет пустынных снов моих…

И молкнет мысль, и меркнет, чуть дрожа,
Все зарево земного рубежа…

И будто тая, искрится вдали
Немой простор в серебряной пыли…

И в тайный миг паденья всех оков
Сбывается алкание веков…

Все — сон, все — свет, и сам я — лунный свет,
И нет меня, и будто мира нет!

Нарядно выстлав дол, взбегая на холмы,
Красуйся, шелести, зеленый океан!
Твой радостный простор мой дух освобождает
От горькой слепоты незнанья моего,
И в полноте восторга сердце постигает
Премудрость Пахаря и Замыслов Его.
Всю горечь дней моих и боль душевных ран,
Поникнув пред Творцом, смиренно забываю,
И с шелестом твоим свой тихий вздох сливаю.
Красуйся, шелести, зеленый океан!
В полдень мы были высоко в горах —
Вместе забыли мы рыночный прах.
Все мы имели: простор впереди,
Гордую веру в груди!
В этот святой, торжествующий час
Мир был наряден и светел — для нас.
Миг торжествующий нас приобщил
Богу живому мечтаний и сил.

В даль из перламутра
Кинув трепет звона,
Развевает утро
Синие знамена…

У рассветной двери,
В песне о просторе,
Славлю в равной мере
Капельку и море…

Вспыхнул полдень яркий
Красными кострами…
Сердце — трепет жаркий!
Дух мой — пламя в храме!

Серым покрывалом
Вечер пал на землю…
С дрожью в сердце малом
Жребий тьмы приемлю…

Труден путь над бездной
К неземному краю…
К вечной тайне звездной
Руки простираю!

Мысль в разлуке с вещим сном…
Сердце — в сумраке ночном…
Дождь пустынный за окном…

Свист за дверью, вой в трубе…
Век прожив в пустой борьбе,
Вспоминаю о себе…

Меркнет цвет и гаснет свет…
Ни тревог, ни мира нет…
В миге — много тысяч лет…

Точно я уж вечность жил,
Вечность сетовал, тужил,
Тайне вечности служил…

Ночь… И только мысль во мне,
С тьмой ночной наедине
Тускло тлеет в глубине…

Тьма… Лишь воет за окном
Все о том же, об одном,
Ветер в сумраке ночном...

Как водопад, дробящийся о скалы,
И громок и красив наш пламенный порыв…
И всяк из нас, как путник запоздалый,
Подходит к торжеству угрюм и молчалив.
День подвига, желанный миг победы,
Едва прошел, мы горько жаждем сна —
Добыча же другим… Мы слишком домоседы,
Чтоб вдаль идти, пока нам жизнь красна.
Одно усилие, и человек бессильный
Исчерпан весь, ни сил, ни жажды нет…
О, снизойди скорей, огонь плавильный,
И переплавь расслабленный наш свет!

(сборник: Весенняя роса)

Слышу, слышу гул нестройный!
Меркнет божья синева…
Стонут-воют беспокойно
Роковые жернова…

Шум борьбы глухой и тщетной,
Отложи свой горький зов,—
Дай дослушать в час рассветный
Вещий звон колоколов!

Пыль великая, земная,
Не взрывайся близ меня,—
Дай мне ярче, в утро мая,
Осениться светом дня…

Ропот грозный, стон полдневный,
Нескончаемый,— будь тих!
Не смущай тревогой гневной
Мира тайных снов моих!

Тише, тише, вихрь вечерний,—
Милосердие — лучу!
Я несу в обитель терний,
В дом свой, вербную свечу…

Noli tangere circulos meos
Не касайся моих чертежей (лат.). –
слова, приписываемые Архимеду, обращенные
к римскому солдату, ворвавшемуся в дом.

Весь преданный жару тоски ненасытной,
Плетусь я по звездам, ночной пилигрим,
Приемля их холод душой беззащитной,
Взывая к их пламени сердцем нагим.

Мерцает их слава, то кротче, то строже,
Великая полночь их сменой полна,
Но сердце, как тайна, все то же, все то же,
И боль кочевая все также одна.

Лишь вижу: напрасна молитва в пустыне,
Что с бледною дрожью слагают уста,
И горек мой посох — доныне, отныне —
Где выкован череп под знаком креста!

Лишь знаю, что в мире — две разных ступени:
Средь высей зацветший покой
И в дольней дороге от тени до тени —
Заблудший в смятении разум людской!

У входа в храм венец из терний,—
Святая Тень — померк в тени…
И в шуме площади вечерней
Мелькает люд, снуют огни…

Пронзая мглу струями света,
Дробятся кольца и круги,
Шипя, взвивается ракета
Изгибом огненной дуги…

И в мире звезд, в тиши их вечной,
Пылает пестрый вой и звон,
И каждый ярко, в час беспечный,
Мгновенной искрой ослеплен…

Дробясь, сплетая в ожерелье
Весь малый клад людской сумы,
Скользит полночное веселье
В безмолвной тьме, не видя тьмы…

И дышит-дышит грудь земная,
Забыв полдневную вражду,
Своей судьбы еще не зная
В ночном скудеющем бреду…

А. Скрябину

Все, что трепещет иль дремлет
В тайном кругу бытия,
Строго от века объемлет
Мера моя.

Слитность и вздох одинокий,
Колос и цвет на лугу —
Смертные грани и сроки
Я стерегу.

Тот, кто в незнаньи беспечен,
Тот, кто прозреньем томим —
Каждый незримо отмечен
Знаком моим…

Правя земною игрою,
Вскинув-смиряя волну,
Я разрушаю и строю,
Сею и жну.

Солнце в светающем небе,
Искра в ночной тишине —
Каждый раскрывшийся жребий
Замкнут во мне.

Грянув, как молот суровый,
В вечном и тщетном бою,
Я расторгаю оковы,
Цепи кую.

Мука влекомых на плаху,
Ласка мгновений людских,
Все умолкает по взмаху
Крыльев моих!

Весна не помнит осени дождливой…
Опять шумит веселая волна,
С холма на холм взбегая торопливо,
В стоцветной пене вся озарена…

Здесь лист плетет, там гонит из зерна
Веселый стебель… Звонка, говорлива,
В полях, лесах раскинулась она…
Весна не знает осени дождливой…

Что ей до бурь, до серого томленья,
До серых дум осенней влажной тьмы,
До белых вихрей пляшущей зимы?!

Среди цветов, средь радостного пенья
Проворен шаг, щедра ее рука…
О яркий миг, поверивший в века!

Я светлый оникс — я лежу в земле —
В мучительной и мерзостной темнице,
А ты, мертвец, обрадовался мгле
И траурной дешевой колеснице.
Я свет свой жаждал жизни расточить,
Навеки замкнутый под слоем чернозема,
И силюсь в темноте сорвать его печать,
А ты, зарю забыв, лежишь в земле, ты — дома.

Как привольно, протяжно и влажно
Одинокие волны поют…
Как таинственно, плавно и важно,
Чуть белея, их гребни встают…

Божий шум так ласкающе ровен,
Божья ласка так свято нежна!
Этот трепет и чист и бескровен,
Эта вещая ночь так нужна!

Только звездная полночь и дышит,
Только смертная грудь и живет,
Только вечная бездна колышет
Колыбель несмолкающих вод!

И безбольно, с отрадною грустью,
Трепетанием звезд осиян,
Как река, что отхлынула к устью,
Я вливаюсь в святой океан…

1903