Стихи Сергея Городецкого о любви

Золотое осеннее солнце пронзало сады,
Янтарем и кораллом горели на ветках плоды.

Словно кто-то рассыпал, чтоб радовать сердце и взор,
Драгоценные камни по склонам сверкающих гор.

А в долине, где кровью еще отливала река,
От решительной битвы с врагом отдыхали войска.

У парчовой кибитки, где вождь на ковре почивал,
Полководец враждебного войска покорно стоял.

Думал он: «Я вчера еще был властелином земли,
Перед кем же войска мои прахом безмолвным легли?

Сколько стран я прошел, превращая их в пепел и дым,
Почему ж изнемог перед этим народом простым?

На челе от венца золотого болезненный след —
Вот и все, что осталось от славы моей и побед!»

Так он думал, взирая на склоны сверкающих гор,
Вдруг зажегся испугом его умирающий взор.

По тропинкам ручьями спускался в долину народ,
Словно солнца лучи разливались с небесных высот.

Много женщин, детей, и старух, и седых стариков
В разноцветных одеждах, красивей весенних цветов.

В каждом шаге их трепет горящих восторгом сердец,
И на каждом из них из камней драгоценных венец.

Много видел венцов побежденный в бою властелин,
Но таких, как у них, не видал властелин ни один.

Он вскричал: — Что я вижу? Не нового ль солнца восход?
Победитель мой, вот он идет, венценосный народ!

И на землю лицом он в испуге великом поник,
И земля услыхала, как шепчет он слово «таджик»!

Он не видел, как люди спешили к стоянкам бойцов,
Как снимали корзины с плодами с кудрявых голов.

Тяжелы были эти венцы, но памирский народ
С давних дней до сих пор по горам в них спокойно идет.

Ярких яблок рубин, винограда лучистый янтарь
Как сверкают в корзинах теперь, так сверкали и встарь.

Сладкий сок услаждал пехлеванов усталых уста.
Радость взоров народов сияла, светла и чиста.

Вышел вождь-победитель, и вождь побежденный вскричал:
— Твой народ — венценосец! Таджик он!..— и мертвым упал.

— Меч неправ твой несчастный! Но правду сказал твой язык:
Кто увенчан любовью к отчизне, тот вправду таджик!

Кто отвагой увенчан, кто страха не знает в боях,
Тот поистине может таджиком назваться в веках!

Так сказал победитель и вышел к народу на пир,
А счастливое имя таджиков запомнил весь мир.

1943

Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу, дико обжигая,
Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.

Замучена полуденной работой,
К любовнику, такому же нагому,
Она бежала в лунное болото,
К сплетенному из вешних прутьев дому.

И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошел, а ночь еще продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.

С утра голландец с ремешковой плеткой
На пристани следил за упаковкой
Клейменых ящиков — и кровью кроткой
Окрашивал тугую плетку ловко.

Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.

До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыпая, зерна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-черной…

Любуешься порою, как в фарфоре
Кипит с отливом золотистым кофе,
И вдруг — в мозгу встает желаний море,
И кровь томит тоска по катастрофе:

Сломать насилье! Снять с дикарской воли
Бесстыдство злое купли и продажи!
Плетей не надо для цветов магнолий!
Не надо солнцу океана стражи!

Отмстить за бешенство бичей ременных!
Пусть хищники в туман уйдут кровавый!
Да здравствует свобода угнетенных
Во всех краях и на болотах Явы!

1920, Баку

В горенке малой
У бабы беспалой
Детей несудом.
Зайдет ли прохожий,
Засунется ль леший,
На свежей рогоже,
Алее моркови,
Милует и тешит;
Ей всякое гоже,
С любым по любови,
Со всяким вдвоем.

Веселая хата
У бабы беспалой.
Роятся ребята,
Середний и малый,
Урод и удалый,
Помене, поболе,
На волюшке-воле.

Отцов позабыла.
Пришел и посеял,
Кручину затеял,
Кручину избыла,
И томятся губы,
Засуха постыла,
Пустыни не любы.

— Где батько мой, мамо?
— За тучами, тамо,
Где ветер ночует.
— Где батя, родная?
— За теми лугами,
Где речка лесная
Истоки пестует.
— Где, мамо, родимый?
— За теми ночами,
Любимый,
Где месяц жарует.

Весною зеленой
У ярочки белой
Ягненок роженый;
У горлинки сизой
Горленок ядреный;
У пегой кобылы
Яр-тур жеребенок;
У бабы беспалой
Невиданный малый:
От верха до низа
Рудой, пожелтелый,
Не, не, золоченый!
Ярила!

НИЩАЯ
Нищая

Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.

День был морозный и ветреный.
Плакал ребенок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.

Молвил я:- Бедная, бедная!
Что ж,- приими мой пятак!-
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.

Гнется дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куешь?

Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?

Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе, незванно, непрошенно,
Треплет твою красоту?

Ну-ка, вздохни по-старинному!
Злую помеху свали!
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!

Голосом огненным горы раздвину,
Кину
Ярому Северу слово любовное.
Здравствуй, могучее, единокровное
Племя певцов!
Крик твой нов,
Звук твой дик,
Твой язык —
Зык колоколов.

Мир обнищалый,
Влажный от сукрови алой,
Притих,
Вздрогнуть готовый от песен твоих.

Эй вы, орфеи сермяжные,
Соловьища лесные, овражные,
Черных полей голытьба!
Песней натужьте лохматую грудь!
Подступила судьба
Сладко, привольно, как Волга, вздохнуть
Всеми мехами груди миллионов,
Намозоленной бременем стонов.

Эй вы, орфеи рогожные!
Грохнули двери острожные,
Цепи разверзлись, и вышел боян,
Юн, лучеок, кучеряв и румян.
Крик его нов.
Звук его дик.
Язык —
Зык колоколов.

Средь колокольчиков, нежных бубенчиков,
Иверней-птенчиков,
Малых малиновок,
Тепленьких иволог
Он милей милого,
Он синей синего,
Пахнет он небом,
Медом и хлебом
Из жарких печей.

Песня свободная, лейся звончей!

1920

Городские дети, чахлые цветы,
Я люблю вас сладким домыслом мечты.

Если б этот лобик распрямил виски!
Если б в этих глазках не было тоски!

Если б эти тельца не были худы,
Сколько б в них кипело радостной вражды!

Если б эти ноги не были кривы!
Если б этим детям под ноги травы!

Городские дети, чахлые цветы!
Все же в вас таится семя красоты.

В грохоте железа, в глухоте камней
Вы одна надежда, вы всего ясней!