Стихи Владимира Владимировича Маяковского о революции

Герои

Рабочий

Стали орлы из рабов.
Отчего?
Спроси рабочего.

Красноармеец

Если красное знамя рдеется,
если люди дорвались до света,
это дело красноармейца,
первой опоры Совета.

Батрак

Эх! и потрудилась для дела свобод рука
батрака.

Матрос

Потрудился в октябре я,
день и ночь буржуев брея.

Швея

Довольно купчихам строчить тряпицы.
Золотом знамя теперь расшей-ка!
Октябрь идет, пора торопиться.
Вперед, швейка!

Прачка

Довольно поотносились ласково,
заждались Нева, Фонтанка и Мойка.
Прачка! Буржуя иди прополаскивать!
Чтоб был белее, в Неве промой-ка!

Автомобилист

Если белогвардеец задрожит, как лист,
и кучи его рассыплются, воя, —
это едет автомобилист
машиной броневою.

Телеграфист

Это я о врагах — где конный, где пеший —
восставшим товарищам слал депеши.

Железнодорожник

Ни сайка не достанется, ни рожь никому,
коли забудем железнодорожника мы.

Жертвы

Заводчик

Резвясь, жила синица-птица
за мо? рем и за во? дами.
И день и ночь бедняге снится,
как он владел заводами.

Банкир

Все буржуи в панике —
отобрали банки.
Долю не найдешь другую
тяжелей банкирочной —
встал, селедками торгуя,
на углу у Кирочной.

Помещик

У кого кулак, как пуд?
Кто свиньи щекастей?
Отобрали всё, — капут
помещичьей касте.

Кулак

Бочки коньяку лакал,
нынче сдох от скуки ж.
И теперь из кулака
стал я просто кукиш.

Барыня

Расстрелялись парни,
беспокойство барыне.
Надоел хозяйке пост,
самолично стала в хвост.

Поп

Развевались флаги ало
по России-матушке.
Больше всех попам попало,
матушке и батюшке.

Бюрократ

Сидел себе, попивал и покрадывал.
Упокой, господи, душу бюрократову.

Генерал

И честь никто не отдает,
и нет суконца алого, —
рабочему на флаг пошла
подкладка генералова.

Купец

Эх, пойду, мои отцы,
с горя нализаться я.
Света близятся концы —
национализация.
1918 г.

1.

Жил я, мальчик, веселился
и имел свой капитал.
Капитала я лишился

и в неволю жить попал
[9]
.

2.

Суди люди

*

, суди бог,

кого я любила,
по морозу босиком

рысью отходила…
[10]

3.

Хаз-Булат молодой

*

!

Я тебя не снабжу
золотою казной:

сам без денег сижу…
[11]

4.

Вот, буржуазные мессии,
над всей затеей вашей крест.
Кто Брест готовит для России,
Тот — сам напорется на Брест.
1919 г.

Три битых брели генерала,
был вечер печален и сер.
Все трое, задавшие драла
из РСФСР.

Юденич баском пропитым
скулит: «Я, братцы, готов.
Прогнали обратно побитым,
да ещё прихватили Гдов.
Нет целого места на теле.
За фрак эполеты продам,
пойду служить в метрдотели,
по ярмарочным городам».

Деникин же мрачно горланил:
«Куда мне направить курс?
Не только не дали Орла они,
а ещё и оттяпают Курск.
Пойду я просить Христа ради,
а то не прожить мне никак.
На бойню бы мне в Петрограде
на должность пойти мясника».

Визглив голосок адмирала,
и в нём безысходная мука:
«А я, я — вовсе марала,
Сибирь совершенно профукал.
Дошёл я, братцы, до точки,
и нет ни двора, ни кола.
Пойду и буду цветочки
сажать, как сажал Николя?».

Три битых плелись генерала,
был вечер туманен и сер.
А флаги маячили ало
над РСФСР.

1.
Эй, не верь ему
[175]
,

2.
не спи,

3.
после чтоб не сетовать.

4.
Видишь из-за ихних спин

морду зверя этого
[176]
.

1921, март

Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
«О»!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя ещё звали?
Как обернешься ещё, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтёру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный *
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля,
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
«Слава». *
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
— о, будь ты проклята трижды! —
и моё,
поэтово
— о, четырежды славься, благословенная! —

Вопрос об электрификации поставлен в порядке дня съезда. Мы при крупном переломе: на трибуне всероссийских съездов будут появляться не только политики, но и инженеры.
Из речи товарища Ленина на 8 Съезде.

1.
Мы зажгли над миром истину эту.

2.
Эта истина разнеслась по всему свету.

3.
Теперь нам нужны огни эти.

4.
Пусть этот огонь Россию осветит!

1920, декабрь

Мы идём
революционной лавой.
Над рядами
флаг пожаров ал.
Наш вождь —
миллионноглавый
Третий Интернационал.

В стены столетий
воль вал
бьёт Третий
Интернационал.
Мы идём.
Рядов разливу нет истока.
Волгам красных армий нету устья.
Пояс красных армий,
к западу
с востока
опоясав землю,
полюсами пустим.

Нации сети.
Мир мал.
Ширься, Третий
Интернационал!
Мы идём.
Рабочий мира,
слушай!
Революция идёт.
Восток в шагах восстаний.
За Европой
океанами пройдёт, как сушей.
Красный флаг
на крыши ньюйоркских зданий.

В новом свете
и в старом
ал
будет
Третий
Интернационал.
Мы идём.
Вставайте, цветнокожие колоний!
Белые рабы империй —
встаньте!
Бой решит —
рабочим властвовать у мира в лоне
или
войнами звереть Антанте.

Те
или эти.
Мир мал.
К оружию,
Третий
Интернационал!
Мы идём!
Штурмуем двери рая.
Мы идём.
Пробили дверь другим.
Выше, наше знамя!
Серп,
огнём играя,
обнимайся с молотом радугой дуги.

В двери эти!
Стар и мал!
Вселенься, Третий
Интернационал!

Первое Мая.
Снега доконавши,
солнечный флаг подымай.
Вечно сияй
над республикой нашей,
Труд,
Мир,
Май.
Рдей над Европой!
И тюрьмы-коробки
майским
заревом
мой.
Пар из котлов!
Заглушайте топки!
Сталь,
стоп,
стой!
Сегодня
мы,
перед тем как драться,
в просторе улиц
и рощ
проверим
по счётам
шагов демонстраций
сил
тыщ
мощь.
В солнце
не плавится
память литая,
помнит,
чернее, чем грач:
шли
с палачом
по лачугам Китая
ночь,
корчь,
плач.
В жаре колоний
гнет оголеннее, —
кровью
плантации мажь.
В красных знаменах
вступайте, колонии,
к нам,
в наш
марш.
Лигою наций
бьются баклуши.
Внимание, ухо и глаз.
Слушай
антантовских
танков и пушек
гром,
визг,
лязг.
Враг
в открытую
зубья повыломил —
он
под земною корой.
Шахты расчисть

и с новыми силами

*

в сто
сил
строй.
В общее зарево
слейтесь, мильоны
флагов,
сердец,
глаз!
Чтобы
никто
не отстал утомленный,
нас
нес
класс.
Время,
яму
буржуям
вырой, —
заступы
дней
подымай!
Время
зажечь
над республикой мира
Труд,
Мир,
Май!
1928 г.

1.
Не эти правильно Октябрь празднуют
[103]
,

2.
не эти понимают революции годовщину
[104]
.

3.
Правильно праздновать: забыв так гулянья праздные
[105]
,

4.
буржуазию гонять всякого звания и чина

1920, октябрь

Сегодня
пулей
наемной руки
застрелен
товарищ Войков.
Зажмите
горе
в зубах тугих,
волненье
скрутите стойко.
Мы требуем
точный
и ясный ответ,
без дипломатии,
го? ло:
— Паны за убийцу?
Да или нет? —
И, если надо,
нужный ответ
мы выжмем,
взяв за горло.
Сегодня
взгляд наш
угрюм и кос,
и гневен
массовый оклик:
— Мы терпим Шанхай…

? Стерпим Аркос…

*

И это стерпим?
Не много ли? —
Нам трудно
и тяжко,
не надо прикрас,
но им
не сломить стальных.
Мы ждем
на наших постах
приказ
рабоче-крестьянской страны.
Когда
взовьется
восстания стяг
и дым
борьбы
заклубится,
рабочие мира,
не дрогните, мстя
и на? нявшим
и убийцам!
1927 г.

Германия —
это тебе!
Это не от Рапалло.
Не наркомвнешторжьим я расчётам внял.
Никогда,
никогда язык мой не трепала
комплиментщины официальной болтовня.
Я не спрашивал,
Вильгельму,
Николаю прок ли, —
разбираться в дрязгах царственных не мне.
Я
от первых дней
войнищу эту проклял,
плюнул рифмами в лицо войне.
Распустив демократические слюни,
шёл Керенский в орудийном гуле.
С теми был я,
кто в июне
отстранял
от вас
нацеленные пули.
И, когда стянув полков ободья,
сжали горла вам французы и британцы,
голос наш
взвивался песней о свободе,
руки фронта вытянул брататься.
Сегодня
хожу
по твоей земле, Германия,
и моя любовь к тебе
расцветает романнее и романнее.
Я видел —
цепенеют верфи на Одере,
я видел —
фабрики сковывает тишь.
Пусть, —
не верю,
что на смертном одре
лежишь.
Я давно
с себя
лохмотья наций скинул.
Нищая Германия,
позволь
мне,
как немцу,
как собственному сыну,
за тебя твою распеснить боль.

Рабочая песнь

Мы сеем,
мы жнем,
мы куем,
мы прядем,
рабы всемогущих Стиннесов.
Но мы не мертвы.
Мы ещё придем.
Мы ещё наметим и кинемся.
Обернулась шибером,
улыбка на морде, —
история стала.
Старая врет.
Мы ещё придем.
Мы пройдём из Норденов
сквозь Вильгельмов пролёт
У них доллары.
Победа дала.
Из унтерденлиндских отелей
ползут,
вгрызают в горло доллар,
пируют на нашем теле.
Терпите, товарищи, расплаты во имя…
За все —
за войну,
за после,
за раньше,
со всеми,
с ихними
и со своими
мы рассчитаемся в Красном реванше…

На глотке колено.
Мы — зверьи рычим.
Наш голос судорогой немится…
Мы знаем, под кем,
мы знаем, под чьим
ещё подымутся немцы.
Мы
ещё
извеселим берлинские улицы.
Красный флаг, —
мы заждались —
вздымайся и рей!
Красной песне
из окон каждого Шульца
откликайся,
свободный
с Запада
Рейн.

Это тебе дарю, Германия!
Это
не долларов тыщи,
этой песней счета с голодом не свесть.
Что ж,
и ты
и я —
мы оба нищи, —
у меня
это лучшее из всего, что есть.

О боге болтая,
о смирении говоря,
помни день —
9-е января.
Не с красной звездой —
в смирении тупом
с крестами шли
за Гапоном-попом.
Не в сабли
врубались
конармией-птицей —
белели
в руках
листы петиций.
Не в горло
вгрызались
царевым лампасникам —
плелись
в надежде на милость помазанника.
Скор
ответ
величества
был:
«Пули в спины!
в груди!
и в лбы!»
Позор без названия,
ужас без имени
покрыл и царя,
и площадь,
и Зимний.
А поп
на забрызганном кровью требнике
писал
в приход
царевы серебреники.
Не все враги уничтожены.
Есть!
Раздуйте
опять
потухшую месть.
Не сбиты
с Запада
крепости вражьи.
Буржуи
рабочих
сгибают в рожья.
Рабочие,
помните русский урок!
Затвор осмотрите,
штык
и курок.
В споре с врагом —
одно решение:
Да здравствуют битвы!
Долой прошения!

1.
Разрушили большевики меньшевистский уют
[177]
.

2.
У нас обосноваться стараются они.

3.
Товарищи грузины пример дают.

4.
По их примеру меньшевиков гони!

1921, март

Встаньте, товарищи,
прошу подняться.
От слез
удержите глаза.
Сегодня
память
о павших
пятнадцать
лет назад.
Хуже каторжных,
бесправней пленных,
в морозе,
зубастей волков
и люте? й, —
жили
у жил
драгоценной Лены
тысячи
рабочих людей.
Роя
золото
на пятерки и короны,
рабочий
тощал
голодухой и дырами.
А в Питере
сидели бароны,
паи
запивая
во славу фирмы.
Годы
на тухлой конине
мысль
сгустили
простую:
«Поголодали,
а ныне
больше нельзя —
бастую».
Чего
хотела
масса,
копачей
несчетное число?
Капусты,
получше мяса
и работы
8 часов.
Затягивая
месяца на? три,
директор
что было сил
уговаривал,
а губернатора
слать
войска
просил.
Скрипенье сапог…
скрипенье льда…
Это
сквозь снежную тишь
жандарма Трещенко
и солдат
шлет
губернатор Бантыш.
А дальше?
Дальше
рабочие шли
просить
о взятых в стачке.
И ротмистр Трещенко
визгнул
«пли!»
и ткнул
в перчатке пальчик.
За пальцем
этим
рванулась стрельба —
второй
после первого залпа.
И снова
в мишень
рабочего лба
жандармская
метится
лапа.
За кофием
утром рано
пишет
жандарм
упитан:
«250 ранено,
270 убито».
Молва
о стрельбе опричины
пошла
шагать
по фабричным.
Делом
растет
молва.
Становится
завод
сотый.
Дрожит
коронованный болван
и пайщики

? из Лензоты

*

.

И горе
ревя
по заводам брело:
— Бросьте
покорности
горы
нести! —
И день этот
сломленный
был перелом,
к борьбе перелом
от покорности.
О Лене память
ни дни,
ни года
в сердцах
не сотрут никогда.
Шаг
вбивая
победный
твой
в толщу
уличных плит,
помни,
что флаг
над головой
и ленскою кровью
облит.
1927 г.