Читать стихи Аполлона Николаевича Майкова
Боже мой! Вчера — ненастье,
А сегодня — что за день!
Солнце, птицы! Блеск и счастье!
Луг росист, цветет сирень…
А еще ты в сладкой лени
Спишь, малютка!.. О, постой!
Я пойду нарву сирени
Да холодною росой
Вдруг на сонную-то брызну…
То-то сладко будет мне
Победить в ней укоризну
Свежей вестью о весне!
1855
[...]
Люблю я берег сей пустынный,
Когда с зарею лоно вод
Его, ласкаясь, обоймет
Дугой излучистой и длинной.
Там в мелководье, по песку,
Стада спустилися лениво;
Там темные сады в реку
Глядятся зеленью стыдливой;
Там ива на воды легла,
На вервях мачта там уснула,
И в глади водного стекла
Их отраженье потонуло.
1838, Санкт-Петербург
Блажен, кто под крылом своих домашних лар
Ведет спокойно век! Ему обильный дар
Прольют все боги: луг его заблещет; нивы
Церера озлатит; акации, оливы
Ветвями дом его обнимут; над прудом
Пирамидальные, стоящие венцом,
Густые тополи взойдут и засребрятся,
И лозы каждый год под осень отягчатся
Кистями сочными: их Вакх благословит…
Не грозен для него светильник эвменид:
Без страха будет ждать он ужасов эреба;
А здесь рука его на жертвенники неба
Повергнет не дрожа плоды, янтарный мед,
Их роз гирляндами и миртом обовьет…
Но я бы не желал сей жизни без волненья:
Мне тягостно ее размерное теченье.
Я втайне бы страдал и жаждал бы порой
И бури, и тревог, и воли дорогой,
Чтоб дух мой крепнуть мог в борении мятежном
И, крылья распустив, орлом широкобежным,
При общем ужасе, над льдами гор витать,
На бездну упадать и в небе утопать.
1841
[...]
И. А. Гончарову
В день сбиранья винограда
В дверь отворенного сада
Мы на праздник Вакха шли
И — любимца Купидона —
Старика Анакреона
На руках с собой несли.
Много юношей нас было,
Бодрых, смелых, каждый с милой,
Каждый бойкий на язык;
Но — вино сверкнуло в чашах —
Мы глядим — красавиц наших
Всех привлек к себе старик!..
Дряхлый, пьяный, весь разбитый,
Череп розами покрытый,-
Чем им головы вскружил?
А они нам хором пели,
Что любить мы не умели,
Как когда-то он любил!
1852
[...]
Campagna di Roma
Пора, пора! Уж утро славит птичка,
И свежестью пахнуло мне в окно.
Из города зовет меня давно
К полям широким старая привычка.
Возьмем коней, оставим душный Рим,
И ряд дворцов его тяжеловесных,
И пеструю толпу вдоль улиц тесных,
И воздухом подышим полевым.
О! как легко! как грудь свободно дышит!
Широкий горизонт расширил душу мне…
Мой конь устал… Мысль бродит в тишине,
Земля горит, и небо зноем пышет…
Сабинских гор неровные края
И Апеннин верхи снеговенчанны,
Шум мутных рек, бесплодные поля,
И, будто нищий с ризою раздранной,
Обломок башни, обвитой плющом,
Разбитый храм с остатком смелых сводов
Да бесконечный ряд водопроводов
Открылися в тумане голубом…
Величие и ужас запустенья…
Угрюмого источник вдохновенья…
Всё тяжко спит, всё умерло почти…
Лишь простучит на консульском пути
По гладким плитам конь поселянина,
И долго дикий всадник за горой
Виднеется, в плаще и с палкой длинной,
И в шапке острой… Вот в тени руины
Еще монах усталый и босой,
Окутавшись широким капюшоном,
Заснул, склонясь на камень головой,
А вдалеке, под синим небосклоном,
На холме мазанка из глины и ветвей,
И кипарис чернеется над ней…
Измученный полудня жаром знойным,
Вошел я внутрь руин, безвестных мне.
Я был объят величьем их спокойным.
Глядеть и слушать в мертвой тишине
Так сладостно!.. Тут целый мир видений!..
То цирк был некогда; теперь он опустел,
Полынь и терн уселись на ступени,
Там, где народ ликующий шумел;
Близ ложи цезарей еще лежали
Куски статуй, курильниц и амфор:
Как будто бы они здесь восседали
Еще вчера, увеселяя взор
Ристанием… но по арене длинной
Цветистый мак пестреет меж травой
И тростником, и розой полевой,
И рыщет ветр, один, что конь пустынный.
Лохмотьями прикрыт, полунагой,
Глаза как смоль и с молниею взгляда,
С чернокудрявой, смуглой головой,
Пасет ребенок коз пугливых стадо.
Трагически ко мне он руку протянул,
«Я голоден,- со злобою взывая.-
Я голоден!..» Невольно я вздохнул
И, нищего и цирк обозревая,
Промолвил: «Вот она — Италия святая!»
Всё время — реки без воды,
Без зелени долины,
С хрустящим камешком сады
И тощие маслины;
Зато — лазурный пояс вод,
И розовые горы,
И беспредельный неба свод,
Где ищет взор и не найдет
Хоть в легком облачке опоры!..
Октябрь 1890
Всё — горы, острова — всё утреннего пара
Покрыто дымкою… Как будто сладкий сон,
Как будто светлая, серебряная чара
На мир наведена — и счастьем грезит он…
И, с небом слитое в одном сияньи, море
Чуть плещет жемчугом отяжелевших волн, —
И этой грезою упиться на просторе
С тоской зовёт тебя нетерпеливый чёлн…
1
Всё — горы, острова — всё утреннего пара
Покрыто дымкою… Как будто сладкий сон,
Как будто светлая, серебряная чара
На мир наведена — и счастьем грезит он…
И, с небом слитое в одном сияньи, море
Чуть плещет жемчугом отяжелевших волн,—
И этой грезою упиться на просторе
С тоской зовет тебя нетерпеливый челн…
2
Румяный парус там стоит,
Что чайка на волнах ленивых,
И отблеск розовый бежит
На их лазурных переливах…
3
Заалел, горит восток…
Первый луч уж брызнул… Мчится
В встречу солнцу ветерок…
Пошатнулся и клубится
И летит туман, летит…
Что ж в волнах его метели
И алеет, и блестит?
Легионы ль полетели
На Царьград, на славный бой?
То их вождь — на колеснице
И с поднятою рукой,
И в венце, и в багрянице?.
Тени прошлого?. Но нет!
Скрылся поезд триумфальный,
На поверхности ж зеркальной
Всё стоит зеленый след…
1887
[...]
В чем счастье?.
В жизненном пути
Куда твой долг велит — идти,
Врагов не знать, преград не мерить,
Любить, надеяться и — верить.
1889
Повсюду благовест гудит,
Из всех церквей народ валит.
Заря глядит уже с небес…
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
С полей уж снят покров снегов,
И реки рвутся из оков,
И зеленее ближний лес…
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Вот просыпается земля,
И одеваются поля,
Весна идет, полна чудес!
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
«Ночь светла; в небесном поле
Ходит Веспер золотой;
Старый дож плывет в гондоле
догарессой молодой...»*
Занимает догарессу
Умной речью дож седой…
Слово каждое по весу —
Что червонец дорогой…
Тешит он ее картиной,
Как Венеция, тишком,
Весь, как тонкой паутиной,
Мир опутала кругом:
«Кто сказал бы в дни Аттилы,
Чтоб из хижин рыбарей
Всплыл на отмели унылой
Этот чудный перл морей!
Чтоб, укрывшийся в лагуне,
Лев святого Марка стал
Выше всех владык — и втуне
Рев его не пропадал!
Чтоб его тяжелой лапы
Мощь почувствовать могли
Императоры, и папы,
И султан, и короли!
Подал знак — гремят перуны,
Всюду смута настает,
А к нему — в его лагуны —
Только золото плывет!..»
Кончил он, полусмеяся,
Ждет улыбки — но, глядит,
На плечо его склоняся,
Догаресса — мирно спит!..
«Всё дитя еще!» — с укором,
Полным ласки, молвил он,
Только слышит — вскинул взором —
Чье-то пенье… цитры звон…
И всё ближе это пенье
К ним несется над водой,
Рассыпаясь в отдаленье
В голубой простор морской…
Дожу вспомнилось былое…
Море зыбилось едва…
Тот же Веспер… «Что такое?
Что за глупые слова!» —
Вздрогнул он, как от укола
Прямо в сердце… Глядь, плывет,
Обгоняя их, гондола,
Кто-то в маске там поет:
«С старым дожем плыть в гондоле.
Быть его — и не любить…
И к другому, в злой неволе,
Тайный помысел стремить…
Тот „другой“ — о догаресса!-
Самый ад не сладит с ним!
Он безумец, он повеса,
Но он — любит и любим!..»
Дож рванул усы седые…
Мысль за мыслью, целый ад,
Словно молний стрелы злые,
Душу мрачную браздят…
А она — так ровно дышит,
На плече его лежит…
«Что же?. Слышит иль не слышит?
Спит она или не спит?!.»
* Эти четыре строчки найдены в бумагах Пушкина, как начало чего-то. Да простит мне тень великого поэта попытку угадать: что же было дальше?
1887, 1888
[...]
_(Пролог)
Давно его мелькает тень
В садах поэзии родимой,
Как в роще трепетный олень,
Врагом невидимым гонимый.
И скачем мы за ним толпой,
Коней ретивых утомляя,
Звеня уздечкою стальной
И криком воздух оглашая.
Олень бежит по ребрам гор
И с гор кидается стрелою
В туманы дремлющих озер,
Осеребренные луною…
И мы стоим у берегов…
В туманах — замки, песен звуки,
И благовония цветов,
И хохот, полный адской муки…
1857
[...]
Мой взор всегда искал твоих очей;
Мой слух ловил привет твоих речей;
Один другим как счастливы мы были…
О как тогда друг друга мы любили!
Разлуки час потом ударил нам;
На вечную любовь и здесь и там
Мы поклялись… но клятве изменили:
В разлуке мы других уже любили.
Мы встретились потом; полусмеясь,
Полувздохнув, ты помнишь ли, в тот час
Друг друга мы почти шутя спросили:
«Ты помнишь, как друг друга мы любили?»
Между мраморных обломков,
Посреди сребристой пыли,
Однорукий клефтик тешет
Мрамор нежный, словно пена,
Прибиваемая морем.
Мимо девица проходит,
Златокудрая, что солнце,
Говорит: «Зачем одною
Ты работаешь рукою?
Ты куда ж девал другую?»
«Полюбилась мне девица,
Роза первая Стамбула!
Поцелуй один горячий —
И мне руку отрубили!
В свете есть еще девица,
Златокудрая, что солнце…
Поцелуй один бы только —
И руби другую руку!»
1860
[...]
Вся в розах — на груди, на легком платье белом,
На черных волосах, обвитых жемчугами,—
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами.
Сияло чудное лицо живым румянцем…
Остановился бал, и музыка молчала,
И, соблазнительным ошеломленный танцем,
Я на другом конце блистательного зала,
С красавицею вдруг очами повстречался…
И — как и отчего, не знаю!— мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла, сад и пир времен горацианских…
И по заливу вдруг на золотой галере,
Плывет среди толпы невольниц африканских,
Вся в розах — Лидия, подобная Венере…
И что ж? обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы… Ах, вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы!..
1852
(Из Аполлодора Гностика)
Дух века ваш кумир: а век ваш — краткий миг.
Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность…
Безумные! ужель ваш разум не постиг,
Что выше всех веков — есть Вечность!..
1877
[...]
Туманом окутано темное море…
Туман этот с солнцем на небо взовьется,
И в ливнях и в росах на землю прольется,
? Откроет путь свету… А ты, моё горе?.
Еще я полн, о друг мой милый,
Твоим явленьем, полн тобой!..
Как будто ангел легкокрылый
Слетал беседовать со мной,-
И, проводив его в преддверье
Святых небес, я без него
Сбираю выпавшие перья
Из крыльев радужных его…
1852
Вот тростник сухой и звонкой…
Добрый Пан! перевяжи
Осторожно нитью тонкой
И в свирель его сложи!
Поделись со мной искусством
Трели в ней перебирать,
Оживлять их мыслью, чувством,
Понижать и повышать,
Чтоб мне в зной полднязлатого
Рощи, горы усыпить
И из волн ручья лесного
В грот наяду приманить.
21 апреля 1840
От грустных дум очнувшись, очи
Я подымаю от земли:
В лазури темной к полуночи
Летят станицей журавли.
От криков их на небе дальнем
Как будто благовест идет —
Привет лесам патриархальным,
Привет знакомым плесам вод!..
Здесь этих вод и лесу вволю,
На нивах сочное зерно…
Чего ж еще? ведь им на долю
Любить и мыслить не дано…
1855
[...]
Пусть говорят: поэзия — мечта,
Горячки сердца бред ничтожный,
Что мир ее есть мир пустой и ложный,
И бледный вымысл — красота;
Пусть нет для мореходцев дальных
Сирен опасных, нет дриад
В лесах густых, в ручьях кристальных
Золотовласых нет наяд;
Пусть Зевс из длани не низводит
Разящей молнии поток
И на ночь Гелиос не сходит
К Фетиде в пурпурный чертог;
Пусть так! Но в полдень листьев шепот
Так полон тайны, шум ручья
Так сладкозвучен, моря ропот
Глубокомыслен, солнце дня
С такой любовию приемлет
Пучина моря, лунный лик
Так сокровен, что сердце внемлет
Во всем таинственный язык;
И ты невольно сим явленьям
Даруешь жизни красоты,
И этим милым заблужденьям
И веришь и не веришь ты!
1839
Голубенький, чистый
Подснежник-цветок!
А подле сквозистый,
Последний снежок…
Последние слезы
О горе былом
И первые грезы
О счастье ином.
1857
[...]
О вечно ропщущий, угрюмый Океан!
С богами вечными когда-то в гордом споре
Цепями вечными окованный титан
И древнее свое один несущий горе!
Ты успокоился… надолго ли?. О, миг
И, грозный, вдруг опять подымется старик,
И, злобствуя на всё на солнце золотое,
На песни нереид, на звездный тихий свет,
На счастие, каким исполнился поэт,
Обретший свой покой в его святом покое,
Ударит по волнам, кляня суровый рок
И грозно требуя в неистовой гордыне,
Чтобы не смел глядеть ни человек, ни бог,
Как горе он свое несет в своей пустыне…
1859, Биарица
Один, без сил, в пустыне знойной
В тоске предсмертной я лежал,
И вдруг твой чудный, твой спокойный,
Твой ясный образ увидал —
И я вскочил; коня и броню!
Я снова силен, я боец!
Где враг? навстречу иль в погоню?
Где лавр! Где слава! Где венец?!!
Во мне сражаются, меня гнетут жестоко
Порывы юности и опыта уроки.
Меня влекут мечты, во мне бунтует кровь,
И знаю я, что всё — и пылкая любовь,
И пышные мечты пройдут и охладятся
Иль к бездне приведут… Но с ними жаль расстаться!
Любя, уверен я, что скоро разлюблю;
Порой, притворствуя, сам клятвою шалю,-
Внимаю ли из уст, привыкших лицемерить,
Коварное «люблю», я им готов поверить;
Порой бешусь, зачем я разуму не внял,
Порой бешусь, зачем я чувство удержал,
Затем в душе моей, волнениям открытой,
От всех высоких чувств осадок ядовитый.
1843
Срезал себе я тростник у прибрежья шумного моря.
Нем, он забытый лежал в моей хижине бедной.
Раз увидал его старец прохожий, к ночлегу
В хижину к нам завернувший (Он был непонятен,
Чуден на нашей глухой стороне.) Он обрезал
Ствол и отверстий наделал, к устам приложил их,
И оживленный тростник вдруг исполнился звуком
Чудным, каким оживлялся порою у моря,
Если внезапно зефир, зарябив его воды,
Трости коснется и звуком наполнит поморье.
1841
По городу плач и стенанье…
Стучит гробовщик день и ночь…
Еще бы ему не работать!
Просватал красавицу дочь!
Сидит гробовщица за крепом
И шьет — а в глазах, как узор,
По черному так и мелькает
В цветах подвенечный убор.
И думает: «Справлю ж невесту,
Одену ее, что княжну,—
Княжон повидали мы вдоволь,—
На днях хоронили одну:
Всё розаны были на платье,
Почти под венцом померла,
Так, в брачном наряде, и клали
Во гроб-то… красотка была!
Оденем и Глашу не хуже,
А в церкви все свечи зажжем;
Подумают: графская свадьба!
Уж в грязь не ударим лицом!..»
Мечтает старушка — у двери ж
Звонок за звонком… «Ну, житье!
Заказов-то — господи боже!
Знать, Глашенька, счастье твое!»
1859
[...]
Мисс! не бойтесь лёгкой шутки!
Мы ведь шутим надо всем,
Шутим даже над героем
Наших собственных поэм...
Да и что моя вам шутка!
Вдруг у ваших ног блеснёт
И, как ящерица в камнях,
Шаловливо пропадёт.
_(Из греческой антологии)
Зевс, от дум миродержанья
Хмуря грозные черты,
Вдруг — средь волн и всю в сиянье
Зрит богиню Красоты.
Тихо взором к ней поникнул
Он с надоблачных высот
И, любуясь ей, воскликнул:
«Кто хулить тебя дерзнет?»
Слово Зевса подхватила,
В куче рояся, свинья
И, подняв слепое рыло,
Прохрипела: «Я, я, я!»
1845 или 1846
[...]