Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю — молиться молюсь, а верить — не верю.
Я сын твой, я сон твоего бездорожья, я сызмала Разину струги смолил. Россия русалочья, Русь скоморошья, почто не добра еси к чадам своим?
От плахи до плахи по бунтам, по гульбам задор пропивала, порядок кляла,- и кто из достойных тобой не погублен, о гулкие кручи ломая крыла.
Нет меры жестокости и бескорыстью, и зря о твоем лее добре лепетал дождем и ветвями, губами и кистью влюбленно и злыдно еврей Левитан.
Скучая трудом, лютовала во блуде, шептала арапу: кровцой полечи. Уж как тебя славили добрые люди бахвалы, опричники и палачи.
А я тебя славить не буду вовеки, под горло подступит — и то не смогу. Мне кровь заливает морозные веки. Я Пушкина вижу на жженом снегу.
Наточен топор, и наставлена плаха. Не мой ли, не мой ли приходит черед? Но нет во мне грусти и нет во мне страха. Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.
Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем, и мне в этой жизни не будет защит, и я не уйду в заграницы, как Герцен, судьба Аввакумова в лоб мой стучит.