Плавно сходят к морю ступени, По бокам их — изваянные вазы, Посредине — белый виноградарь, В руках его зеленые кисти. Чуть пониже — глиняные дети На концах бесформенных пальцев Держат глобус (или мяч футбольный), Еще ниже, вдоль берега, — рельсы, И когда товарные вагоны, Грубо грохоча, пробегают, Между ними, в странных очертаньях, Так волшебно волнуется море, И в куске, на мгновенье окаймленном Платформой, колесами, дымом, Бесстрашными кажутся чайки. Поднимаешься в город — пахнет Жасминами, утренним чадом, И каспийский ветер не в силах Этот запах теплый развеять. Ты идешь на базарную площадь, Что лежит у подножья Кавказа. Восковые кисточки липы, Коготки шиповника в палисадах, На прилавках — яблоки и книги, Вывески на нескольких наречьях, Голые руки сонных хозяек, Достающие из-за окон Вяленой баранины полоски, От хмеля веселые горцы В твердых трапециях черных бурок И папах из коричневой мерлушки, Вдалеке, за базарной пылью, Правильные линии кряжей, Параллельные буркам и папахам, — Все пронизано солнцем и ветром И незримой связано связью, Исполненной чудного смысла, Но обманчивого представленья, Что законы низменной жизни Мудро управляют вселенной, Что земле неизвестно горе, Что молодые не умирают, Что не слышишь ты приближенья Неизбежного грозного рока.
1950