Стихи Инны Лиснянской

Август. Знойная сырость.
Август. Яблочный Спас.
И почему-то сирость
Мимо глядящих глаз.

Кто ты, глядящий мимо,
Прячущийся в закат?
Преображенье мнимо,
Ежели — без утрат.

Все и в утрате ново, —
И на мир неспроста
С каждого дна глазного
Смотрят глаза Христа.

7 августа 1998

Я пишу лишь о том, о чем я вслух не рискну,
В моем горле слова — словно дрожь по коже,
Мой язык в нерешительности ощупывает десну,
Потому что мне каждое слово, что имя Божье.

Оказалось: у Господа много земных имен —
Имена земель и пророков, песков и племен,
Певчих птиц имена, имена калик и поэтов,
Имена деревьев в лазоревом нимбе крон,
Имена далеких морей да и тех предметов,
Чей во тьме ореол то розов, то фиолетов.

Как же можно такое кому-то высказать вслух,
Нарекать Божьим именем здешних имен избыток?
Но какой с меня спрос? — жизнь моя — тополиный пух,
Тень малиновки, пыль с кукловодных ниток,
А вернее всего — обветшалой жалости свиток.

20 июня 2001.

У тайны нет загадочной повадки,
Она проста, как мой житейский сон,
Где яблони стоят в своем порядке
И муравьи свой строят Вавилон.
Сокрыт ромашкой телефонный кабель
И муравьиный Вавилон сокрыт…
Еще мне снится, что воскреснет Авель
И Каина ревнивого простит.

1993

Как давно это крылышко было,
Это крылышко с синим зрачком, —
До того красоту я любила,
Что её накрывала сачком.

Я не знала, конечно, не знала,
Что Психея трепещет в сачке, —
И на пальцах пыльца оседала
В пятилетнем моем кулачке.

Я не знала, что мы не бессмертны
И, конечно, не знала о том,
Как мы в детстве жестокосердны
В дальновидном незнанье своем!

2002

1.
В детстве мечтаем о реках молочных
И берегах карамельных,
В юности – о парусах полуночных
И берегах беспредельных,
В молодости – о пространствах заочных,
О берегах сопредельных,
В зрелости думаем о водосточных
Трубах, квартирах отдельных.
В старости думаем, пусть о непрочных,
Но берегах скудельных.

2.
Сбежала река из русла,
Будто бы молоко.
Под рученькой заскорузлой
Око заволокло,
На пальце желтеет сушка
Кольцом последнего сна…
Что высмотрела, старушка,
Из своего окна?
А видит: большой водою
Смоет ее судьбу, —
С козочкой молодою
Старенькую избу.
Остался стакан бесцельный
Козьего молока…
Поправила крест нательный…
Зверем ревет река,
А сушка, как жизнь, легка.

3.
Что за плечами? – берег, море, рыба.
Что пред глазами? – мост, река и берег.
Что на сердце? – любовь, вина и дыба.
Что на уме? – сокрытие америк.
А что на картах? – гробовая глыба.
А что за гробом? – музыка и берег.

2000

Мысленно от земли не отрываю лба,
Поклон не случаен, —
С кем мою жизнь ни столкнет судьба,
Тот и хозяин.

Простоволос святой, ангел кудряв,
Дьявол — с проплешью…
Всяк предо мной — и высок и прав —
Конный и пеший.

26 августа 2005 г.

Мы выхлопами воздух извели.
Караемы пожаром и потопом,
В глобальном потеплении земли
Мы мыслим врозь, а погибаем скопом.
Сбежало в летнем небе молоко
И сделалось дымком от сигареты, —
Бывает так печально, что легко
Событья перепутать и предметы
Переназвать. И в новых именах
Я путаюсь и нечленораздельно
Их выговариваю. В душных снах
Дождь уподоблен корабельной течи,
А пламя хлещет, словно душ Шарко.
И я вконец лишаюсь дара речи.
Бывает так печально, что легко…

24 июня 2002

И те, кто в пути,
И те, кто сидят по домам,
Простите меня, простите меня, простите! —
Ведь, как ни крути,
Мне легче живется, чем вам, —
В руках у меня от кукол молящихся нити.

Я тот кукловод,
Кто, дергая нити строк,
Свою заглушает боль, печаль избывает…
За целый народ
Страдает только пророк,
Но где он, которого камнями побивают?

Простите меня
За остывшие угли молитв —
Что взять с кукловода? И все-таки знайте —
Что не было дня,
Когда бы куклы мои
За вас не молились…

29 апреля 2001

Идет из Египта народ, ведомый огнем Куста.
Черного моря брод, за ним пустыня пуста —
Ни пальмы, ни эвкалипта.
Ветхозаветный Исход — бегство в иные места,
Новозаветный Исход — это распятье Христа
Недалеко от Египта.

Пожалуй, и от Москвы Египет не так далеко,
Если учесть мосты неба, чье молоко
Кропит и овцу и волка.
Бредовые мысли просты: нос самолетный легко,
Скорость продев в винты, в звездное рококо
Входит, будто иголка.

Ах, пристегни ремни и телевизор врежь!
Не слушай моей брехни, — я вижу ресниц промеж,
Промеж и дождя косого
Исходных костров огни, чей след искрометный свеж,
И в те же самые дни во гробе Господнем брешь
И Воскресенье Христово.

Как бы унять эту дрожь? Подай мне, мой ангел, плед,
Чтоб ложью вытеснить ложь, подай мне стопку газет.
Анафема и Осанна…
На правду мир не похож, хоть в божий космос продет, —
Диагонален дождь, горизонтален след
И вертикальна манна.

15 июня 2001

Искала я всегда прямого отклика —
От человека, дерева и облака,
От музыки, от буквы, от числа,
Не полагая двойственного облика
Внутри добра и зла.

Жизнь не была мне надлежащей школою,
Я шла по ней невеждою веселою,
Метафорой как юбкою шурша,
Не ведая, что мысль бывает голою,
Как плоть или душа.

И в каждого глядела, словно в зеркало,
И лишь совсем недавно докумекала,
Что и лицо двояко, и испод.
Что человек есть и толпы молекула,
И сам себе народ.

2006

На душе — червоточина,
А в голове — морока.
В небе лучи заточены,
Как пики или осока.

Домик мой скособоченный,
Я возвратилась с Востока, —
Мои вояжи закончены —
И здесь и там одиноко.

Мир разломился надвое,
Как под сургучом бумага,
Как на устах печать.

Господи Боже, на Твое
Подаренное мне благо
Чувствовать и молчать.

7 мая 2006 г.

Письма пишу умершей своей половине.
Сегодня о том, как сегодняшние деньки
Память затягивает, уподобившись паутине.
Согласись, научили нас многому пауки —

Вязать кружева и рыболовецкие сети,
В электрической лампе связывать волоски
И миры разобщенные связывать в интернете,
Но влезать в паутину всеобщую мне не с руки.

Бьется листва в паутине дождей сентябрьских,
Бьется неровный мой пульс в паутине тоски, —
В памяти, принадлежащей тебе по-рабски, —
Так помнят только младенцы и старики.

25 сентября 2003

И сидя на месте, не нахожу себе места.
Пурпур и золото — царственно и скандально
На фоне мокрого неба цвета асбеста.
Кто говорит, что обратно пропорционально
Время пространству, того не срывало с насеста,

Того не несло, как с этих деревьев лохмотья.
Время летит, но разве листок не время,
Хоть и летит не по своей охоте?
Да и моя обувка разве не стремя,
В особенности при головной ломоте.

Голову ломит от мыслей, что надо вскоре
Свидетельство предъявлять о твоей кончине
И прилагать к нему в нотариальной конторе
Множество справок. Словно бы смерть твоя ныне
Мероприятие некое, а не горе.

Снова бреду я к могиле с охапкою клена,
Чтобы на черный гранит положить тебе пурпур.
Голову ломит и давит асбест небосклона.
Громко орет ворона в картавый свой рупор
Что-то про вечный сон. А вечность бессонна.

7 сентября 2003

Бывало, на пороге катастрофы
Слагала упреждающие строфы.

Теперь, когда мы оказались в бездне,
Слагаю ободряющие песни

О том, что есть из пепла и пустот
Трагический, но все-таки Исход.

3 апреля 2000

— Забудь об огне и не помни огня! —
Костёр говорит кусту.
— Забудь обо мне и не помни меня! —
Я говорю костру.

Тетрадки ли жгу, чья безумная быль
Опасней огня была?
И пахнет зола, как палёная пыль
Из-под копыт осла

На въезде в бакинскую крепость. Иль то
Ворота в Иерусалим?
И кутаюсь я в меховое пальто,
В беспамятство, в снег и дым,

И машет костёр мне кошачьим хвостом,
И я сказать не могу,
Тетрадки ли жгу перед голым кустом
Иль мусор обычный жгу.

Но лето настанет, и вспыхнет жасмин,
И в белом его огне,
Воспомнит пчела и выпьет в помин
Выжженного во мне.

23 февраля 2000 г.

Я тихая — с чего бы мне шуметь?
И глупая — с чего бы поумнеть?
Дарю тебе безгрешные стихи,
А это не прощенные грехи.

Я робкая — с чего бы осмелеть?
Беззлобная — с чего бы мне озлеть?
Отдам тебе и белых два крыла,
Которыми хранима я была.

Но тут конец возможностям моим,
Как выяснилось, ангел мой незрим, —
Лишь тихий шелест слышу за спиной, —
То ангел мой смеется надо мной.

6 апреля 2000

Голову я не могу оторвать от подушки.
Нет никакого внутри и снаружи тепла.
В памяти накипь. А в батареях воздушки.
Не по карману уже мне такие дела.

Память и отопительная система
Вышли из строя. Необходим капремонт.
Ты бы сказал: для виршей подобная тема
Вовсе не мельче, чем всеми воспетый Понт.

Ты бы сказал… и в памяти накипь пробило
Ластом дельфиньим, кипеньем морской воды,
Галькой приморской, где так я тебя любила,
Что отогреть бы смогла подмосковные льды.

Ты бы сказал… И вижу я, как на картине,
Клавиши моря, берущего верхнее до
Наших объятий, цепкие когти глициний,
Мглу в чебуречной и Ласточкино Гнездо.

Ты бы сказал…

16 сентября 2003

Неужели во мне это небо болит,
Где звезда со звездою не говорит?

Неужели болит это море во мне,
Где волна не желает открыться волне?

Неужели болит во мне смешанный лес,
Где с берёзой сосна, словно с ангелом бес?

Неужели болит во мне поле, где мы
Дожидались с тобой укрывающей тьмы?

Неужели болит во мне пройденный путь?
Навести меня, выслушай и позабудь.

6 февраля 2006

Утихни, дождичек, пробравшийся сквозь сон,
Где дом знакомый мне, а в нем аукцион, —

Считалка-стуколка,
Трехкратный молоток.
Пространство-куколка,
А время-мотылек.

Умолкни, дождичек, прокравшийся сквозь бред
В банкротство памяти, где остается след, —

Плева от куколки,
Пыльца от мотылька,
Стекло от сутолки
И ключ от тайника.

Ах, тренькай, дождичек, прорвавшийся сквозь смерть:
Мой ключик клавишный включен в электросеть, —

И что ни буковка, —
То жизни фитилек,
Пространство-куколка
И время-мотылек.

1999

Много лет проживая без крыши,
Я писала о кошках бездомных,
Наконец я одну завела.
Убежали голодные мыши,
И из снов убежали безумных
Неподъёмные сердцу дела.

Кошка рыжая, умница Фиска
Видит, как расчищаю дорожку
В густо падающем феврале,
Чтобы ты, обойдя её миску,
Со ступенек сошёл не сторожко
На прогулку по гладкой земле.

И когда я лопату бросаю,
Кошка, чутко заслышав одышку,
Тёплой мордочкой тычется в грудь.
Слава Богу, живём не в сарае,
Слава Богу, держу твою книжку,
Где расчищен и к Господу путь

Для тебя, для меня и для рыжей,
Для бомжихи, для ушлой бродяжки,
Побиравшейся подле окон.
Не умеет читать, а поди же —
Водит лапой по этой бумажке,
Где её ясновидящий сон.

2 февраля 2000

Ветер влетает под своды пещер
И отшлифовывает известняк.
Ходит меж пальмовых листьев сквозняк.
Пальмы клетчатка — чудный пример,
Как может трудиться природы скорняк.

Нет, чтобы старое время с меня
Отшелушить будто кожицы пласт,
Чтобы жила я потребою дня.
А скинуть былое, как шкуру змея,
Тем паче ничто мне уже не даст —

Ни ветер пустыни, ни синяя соль,
Ни камня губчатого наждак.
Как про грядущее ни глаголь,
Прошлое прет поперек и вдоль
И жизнь лихорадит и так и сяк.

По коже — пупырышки, по воде —
Рябь и соленые пузыри.
Ветер гудит во мне и везде —
И там, где водятся нетопыри,
И там, где тесно падучей звезде.

2006

До свидания, Сёмочка, до свидания!
Ты почил, но не рухнуло мироздание,
Только я и рухнула до основания —

Та изба, что любила тебя и лелеяла, —
В жаркий день над тобою я воду сеяла,
А в холодный — теплом в твою душу веяла.

До свидания, мы ещё встретимся, Сёмочка!
Между нами натянуто время тесёмочкой —
Я по ней с новостями пройду, как с котомочкой.

В рай из ада к тебе проберусь я лазейкою,
Твою руку поглажу ладошкою клейкою
От смолы, — и рука твоя станет жалейкою.

30 апреля 2003

Привечу, как гостью, чужую нужду,
Как родственницу — чужую беду.
Но в этом затворе — в заглохшем саду,
Нет, ни от кого ничего я не жду, —

Ни честного слова, ни лести благой, —
Сей снисходительности людской,
А сад, оказалось, отнюдь не глухой:
Прикрыл мою речь кривопалой рукой
Бесплодной антоновки, дряхлой, как миф
О первом грехе, что, как правда, правдив,
И как беспорочность сама, не стыдлив,
И страшен не больше, чем ветра порыв.

А ветра порыв, отклоняя листву,
К лицу моему пригоняет молву,
Что я под безумной крапивой живу,
И встать не могу, и на помощь зову.

6 июня 2000

Больше всего привлекает вода —
Это усвоила раз навсегда
Солоноватая память плода.

Всякий раз кажется, в море входя, —
Выйдешь на берег, как будто дитя
Из материнского лона, хотя

Знаешь отлично, что это прибой
Вытолкнет душу из голубой
Тьмы на песок, от ракушек рябой.

Если к тому же у моря рожден,
Водной утробой ты заворожен
С первых шагов до своих похорон.

Как же не плакать от моря вдали
В пыльный подол сухопутной земли?
Матерь, прапамять мою утоли!

2002

Я обмыла водой из крана
Твои веки, грудь и живот,
И мой рот, как жгучая рана,
Целовал твой холодный рот.

Я сдержала рыданье вдовье,
Превратила в столп соляной,
Он стоит в твоём изголовье
Запоздалой этой весной.

Только Господу он и виден,
Только ангел его хранит,
А для прочих мой день обыден,
Как бывал обыден твой быт.

30 апреля 2003

Бесслёзная, платочек мокрый комкаю.
Здесь, у источника, на склоне лета,
Над быстрою водой под спелой смоквою
С Марией встретилась Елизавета.
Одна была беременна Крестителем,
Другая Сына Божьего носила.
Вода являлась зеркалом и зрителем:
Два живота выпячивались мило, —
И тайной были женщины наполнены,
Как влагою подземной их кувшины, —
Ни тени и ни тучки, — так над полднями
Сияют загорелые вершины.
О будущем детей толкуют женщины,
Под тенью от платков лучатся лица,
И никакими снами не предвещено,
Что с сыновьями взрослыми случится.
И никаким провидцем им не явлено,
Что камни будут плачем их расплавлены,
Что будет в дни народной истерии
Дитё Елизаветы обезглавлено,
И будет распят первенец Марии.
Но Он воскреснет, к матери воротится.
Я и сейчас, на грани тьмы и света,
Прошу прощения у Богородицы
За то, что мне жалчей Елизавета.

5 марта 2006

Грозою стала слеза,
Стали огнём глаза.
Огонь, как ты знаешь, слеп, —
На ощупь в нашей избе
Ставлю на стол тебе
Стопку вина и хлеб, —
Может, захочешь пить,
Может, захочешь есть,
Поговорить, наконец…
Как без тебя мне быть,
Как свои бредни плесть,
Доверчивый мой мудрец?
Нет, я в крик не кричу!
Не молнию, а свечу
Зажгла я, ставши вдовой,
Я нить посмертья сучу,
Видеозапись кручу,
Где ты навсегда живой.

28 апреля 2003

А как он был любим
От гор до парапета,—
Над Каспием седым,
Под синью минарета!
Теперь лишь дальний гром
Напоминает грохот
На берегу, где ртом
Открытым дышит город.
Теперь там — Боже мой! —
Теперь там — Боже правый!
След нефти за кормой,
А на песке — кровавый.
Теперь там больше нет
Ни родичей, ни крова,—
А только ржавый след
Армянского погрома.
Армянской церкви медь —
Как вырванное нёбо…
И мне б окаменеть,
Как некогда — Ниоба.

1991

Первое марта. Красное море. Эйлат.
Выпала карта, как видно, счастливая мне, —
Жизни довольно бесцветной — яркий закат:
Я нахожусь на раздольно цветущем дне.

Розой зеленой подсвечен коралловый риф,
Водоросли помельче свои раскрывают рты, —
Червь в изумленье, как этот мир красив:
Рыб оперенье куда пестрей, чем цветы.

Рыбы летают. Прозрачное тело тунца
Напоминает серый воздушный шар,
Что озирает неспешно, с видом купца
То ль потаскушек здешних, то ли товар, —

Бабочка-рыба по имени баттерфляй
Между полипов розовых желтым крылом
Манит тунца, — мол, поймай, а потом гуляй!
В ветке пунцовой — синий воды пролом.

Там, принимая ветки пунцовый цвет,
К ней прилипая, прячется осьминог,
Только от чьих же глаз? Неизвестен ответ
Мне, подводящей сейчас всех итогов итог.

Нету итога. Как водоросли-червяки,
Приоткрываю несмело свой онемелый рот
Перед красой небывалой, в обе руки
Жизнь полосатою рыбкой плывет, плывет…

2004

Смотришь на дерево — видишь сплошную зелень.
Это ошибка — каждый листок отделен,
Зелень — толпа, но каждый листочек — личность, —
И злободневность своя, и своя античность.

Ах, это дерево, ах, это дерево в мае
С плотностью населения, как в Китае,
Знает о смене времени, но не места.
Мне ж постоянство места — призрак ареста.

Дерево и не желает менять привычек,
Хоть о различных краях узнает от птичек.
Так для чего мне страдать, принимая за пытку
То, что ни шагу не делаю за калитку?

Разве я дерева лучше, мудрее листочка?
Так для чего мне дорожная заморочка?
И соловей мне внушает, что сад не тесен
Для неподвижно зачатых, но вольных песен.

В каждом листочке мысль о первопричине
Первого сада и о его кончине,
Каждое дерево — повод для размышленья, —
Это ль пустое времяпрепровожденье?

Соловьи, мой друг, соловьи.
Се ля ви, мой друг, се ля ви.

И сирень не знает о том,
Почему ты забыл мой дом.

Фиолетов ветвей напор
Перекинут через забор, —

И сирень пробирает дрожь
Всякий раз, как мимо идёшь.

Брачная ночь листвы и дождя,
Шорох и шелест.
Сад, вожделением изойдя,
Шелков и перист.

И неожиданно, как божество,
Лунное млеко.
Кроме любви, и нет ничего
У человека.