Короткие стихи

От взора твоего пусть киснет шоколад,
Пусть меркнет день, пусть околеет пудель,
Мы молим об одном — не езди ты в Карлсбад
Боимся убо мы, чтоб не иссякнул шпрудель.

Май или июнь 1872

Твердят, что новь родит сторицей,
Но, видно, стары семена
Иль пересохли за границей:
В романе «НОВЬ» — полынь одна![1]

Д.Ф.Тютчевой

Вот свежие тебе цветы
В честь именин твоих, –
Ещё цветы я рассылаю,
А сам так быстро отцветаю.
Хотелось бы собрать пригоршню дней,
Чтоб сплесть ещё венок
Для именинницы моей.

За ясную улыбку,
За звонкий смех врассыпку
Назначил бы я плату,
Я б основал палату,
Где чистою монетой
Платили бы за это…
… Но мы не так богаты:
Такой палаты нету!

1929

Мама тесто замесила
Из пшеничной из муки.
Я кусочек попросила,
Стала делать пирожки.
Я леплю,
Я делаю,
Только не пойму:
У мамы-то – белые,
У меня-то – серые…
Не знаю почему.

О сестры, обратите взоры вправо,
Он — здесь, я вижу бледность его рук,
Он любит вас, и царская оправа
Его любви — молений ваших звук.
Когда отдашь себя ему во славу —
Он сам научит горестью разлук.
Кого в нем каждый чтит, кто он по праву —
Отец иль брат, учитель иль супруг.
Не бойтесь, сестры, не понять сказанья!
Благословен, чей непонятен лик,
Безумство тайн хранит его язык.
Воспойте радость темного незнанья,
Когда охватит пламень темноту,
Пошлет он слез небесную росу.

К тебе, Тамара, мой порыв
назрел и лопнул как нарыв.

Я не поэт, я — партизан, казак.
Я иногда бывал на Пинде, но наскоком,
И беззаботно, кое-как,
Раскидывал перед Кастальским током
Мой независимый бивак.
Нет, не наезднику пристало
Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой…
Пусть грянет Русь военною грозой —
Я в этой песни запевало!

1826

Выдумкой моей пресыщена,
Ах,— над чем задумалась еще бы ты?!
Может, выдумать тебе слона,
Чтобы был он маленький, без хобота,
Чтобы он добычею степной
Боязливо вышел на дорогу,—
Я тогда предстану пред тобой
Сразу увеличенный намного!

1929

Вы так жалеете, что том моих стихов
Забыт в Америке перед отъездом Вами.
Греха подобного не наказать словами,
И я даю Вам… отпущение грехов!

Вы говорите, что среди сонетных строф
Вы не нашли Вам посвящённых мной. Как даме,
Я Вам, польщённый, отвечаю: Вас стихами
Я пел четырежды, и впредь всегда готов...

Сирень весны моей! Вот я на Вас гляжу,
Переносясь мечтой к совсем иному мигу,
Когда я молод был и мир готовил к сдвигу,

И Вы, мой соловей, мне пели на межу.
И пусть Вы за морем мою забыли книгу,
Я голос Ваш всегда в душе своей вожу.

Отец ваш объяснял нам тайны мирозданья,
Не мудрено, что с ними он знаком:
Он создал целый мир чудес и обаянья,
Вы этот мир… Что толку нам в другом?
Счастливец! Этот мир без помощи науки
Он наблюдал и видел много раз,
Как под влиянием любви иль тайной муки
Электры сыпались из ваших милых глаз…
Когда же запоете вы, толпами
Стихии отдадут себя в покорный плен,
И даже я воскресну — вами
Одушевленный «барожен»![1]

10 апреля 1882

А что касается зеркал,
Не в них я верности искал.
Не нам, а этой вот минуте
Они верны. И всё равно
Они не отражают сути
Того, что в них отражено.

Ю н о ш а
Сладко! Еще перечту! О, слава тебе, песнопевец!
Дивно глубокую мысль в звучную ткань ты облек!
В чьих ты, счастливец, роскошных садах надышался
весною?
Где нажурчали ручьи говор любовный тебе?

Г е н и й п о э т а
Где? Я нашел песнопевца на ложе недуга, беднее
Старца Гомера, грустней Тасса, страдальца любви!
Но я таким заставал и Камoэнса в дикой пещере,
Так и Сервантес со мной скорбь и тюрьму забывал!

1829

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.

1829

Не недели, не месяцы — годы
Расставались. И вот наконец
Холодок настоящей свободы
И седой над висками венец.
Больше нет ни измен, ни предательств,
И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств
Несравненной моей правоты.

1940

Мы друзья — два Яшки,
Прозвали нас «двояшки».
— Какие непохожие!-
Говорят прохожие.

И должен объяснять я,
Что мы совсем не братья,
Мы друзья — два Якова,
Зовут нас одинаково.

О, не молчи, кукуевец бездушный,
Пиши скорей из северных снегов!
Твоим строкам всегда приём радушный
В моей душе заранее готов.
Я так люблю твои иероглифы,
Хотя порой их трудно разобрать…
Забудь на миг расчёты и тарифы,
Пиши скорей, — пиши, я буду ждать!

О ты, Люсинька, любезна!
Не беги меня, мой свет,
Что млада ты и прелестна,
А я дурен, стар и сед.
Взглянь на розы и лилеи,
Лель из них венки плетет:
Вкруг твоей приятен шеи
Розовый и белый цвет.

1797

Приговор сегодня объявили:
К смертной казни он приговорен.
Только слезы, что в груди кипели,
Все иссякли… И не плачет он.

Тихо в камере… С ночного неба
Полная луна глядит, грустя.
А бедняга думает, что будет
Сиротой расти его дитя.

Когда ночами все тихо, тихо,
Хочу веселья, хочу огней,
Чтоб было шумно, чтоб было лихо,
Чтоб свет от люстры гнал сонм теней!
Дворец безмолвен, дворец пустынен,
Беззвучно шепчет мне ряд легенд…
Их смысл болезнен, сюжет их длинен,
Как змеи черных ползучих лент…
А сердце плачет, а сердце страждет,
Вот-вот порвется, того и ждешь…
Вина, веселья, мелодий жаждет,
Но ночь замкнула,- где их найдешь?
Сверкните, мысли! Рассмейтесь, грезы!
Пускайся, Муза, в экстазный пляс!
И что нам — призрак! И что — угрозы!
Искусство с нами — и Бог за нас!..

1909

Царей насмешник, иль учитель
Великих, иль постыдных дел!
Душ слабых, мелких обольститель,
Поди от нас, Махиавель!
Не надо нам твоих замашек,
Обманов тонких, хитростей:
Довольно полных пуншем чашек
Для счастия честных людей,
Довольно видеть сквозь бокалы
Всю наших внутренность сердец,
На бой нас посылать, на балы,
Из лавров плесть и роз венец.

1802

Прохожий, посмотри: вот у сего пригорка
Ленивец схоронен, а подле Тараторка.

Мой друг, когда бы был ты бог,
Ты б глупости такой сказать не мог.

Невзоров,
Перестань писать так много вздоров.
Поверь, никто не остановит взоров
На книге, где прочтет: писал Максим Невзоров.

1810-е годы

Твоя душа летит к иным долинам:
Она погружена в цветенье лип.
Ты подошла, мечтая, к клавесинам,
И подошел к мечтам твоим Делиб.
В благочестивый вечер под Крещенье
Мы, притаясь в пролесенной глуши,
С тобой испытывали восхищенье
От всей, лишенной города, души!
Рояль твой в городе стоял закрытым,
Твоя душа молчала, как рояль.
Лишь здесь, соприкоснувшись с новым бытом,
Она позванивает, как хрусталь.

Озеро Uljаste
6 января 1936

Вот — полосой зеленоватой
Уж обозначился восток;
Туда тепло и ароматы
Помчал со степи ветерок;

Бледнеют тверди голубые;
На горизонте — всё черней
Фигуры, словно вырезные,
В степи пасущихся коней…

И на театре, как на сцене света,
Мы не выходим из балета:
Захочется ль кому
К честям и званиям пробить себе дорогу,
Работы нет его уму —
  Умей он поднимать лишь ногу.

Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, воззрившись, от страха
Стал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря:
«Послушай,- говорит,- коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдет.
На сей раз бог простит; но берегись вперед
И знай, с кем шутишь!»

1818-1819

Горжусь и радуюсь я вами,
И словом — счастье для меня,
Что мы, сочувствуя сердцами,
Еще к тому же и родня.

Но вечно что-то закорючкой
Глядит в моей лихой судьбе:
В вас рад я любоваться внучкой,
Но деду я не рад в себе.

1865

Как здесь темно,
А там давно
Ее окно
Озарено…
Колонны в ряд
Между картин
Блестят, горят
Из-под гардин!
Вон, вон она
Наклонена!
Как хороша!
Едва дыша,
Любуюсь я…
Она моя,
Моя, моя!