Стихи о природе

Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!

Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную,
На землю просится.

Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.

В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.

Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
Светло качается.

Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.

Но вот кончается
Дорога дальняя,
Земли касается,
Звезда кристальная.

Лежит пушистая,
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!

1916

Прелестен вид, когда, при замиранье дня,
Чудесной краскою картину оттеня,
Всё дымкой розовой оденет пар прозрачный:
Громадных зданий ряд величественно-мрачный,
Лагуны, острова и высь Евгейских гор,
Которых снеговой, серебряный узор
Сияет вдалеке на темном небосклоне.
Как призрак всё глядит, и зыбь на влажном лоне,
Как марево глазам обманутым пловцов,
И город мраморный вдоль сжатых берегов,
И Невский сей проспект, иначе Канал-гранде,
С дворцами, перлами на голубой гирлянде,
Которая легко, с небрежностью струясь,
Вкруг стана стройного царицы обвилась.
Мир фантастический, причудливый, прелестный!
Кому твои мечты и таинства известны,
Кто мог уразуметь их сладостный язык,
Кто чувством в этот мир загадочный проник,
О, тот сокровища поэзии изведал!
И если чувств своих созвучью он не предал
И в том, что скажет он, им отголоска нет,
То всё ж в душе своей он был и есть поэт.

1863-1864

Ярко солнце светит,
В воздухе тепло,
И куда ни взглянешь,
Все кругом светло.

По лугу пестреют
Яркие цветы;
Золотом облиты
Темные листы.

Дремлет лес:
Ни звука, —
Лист не шелестит,
Только жаворонок
В воздухе звенит.

Да взмахнет порою
Птичка над кустом,
Да, жужжа, повьется
Пчелка над цветком,

Да золотокрылый
Жук лишь прошумит, —
И опять все тихо,
Все кругом молчит.

Хорошо!.. и если б
Труд не призывал,
Долго бы весною
В поле простоял.

1871

Широко раскинулся ветвями,
Чуждый неба, звуков и лучей,
Целый лес кораллов под волнами,
В глубине тропических морей.
Миллионам тружеников вечных —
Колыбель, могила и приют,
Дивный плод усилий бесконечных,
Этот мир полипы создают.
Каждый род — ступень для жизни новой —
Будет смертью в камень превращен,
Чтобы лечь незыблемой основой
Поколеньям будущих времен;
И встает из бездны океана,
И растет коралловый узор;
Презирая натиск урагана,
Он стремится к небу на простор,
Он вознесся кружевом пурпурным,
Исполинской чащею ветвей
В полусвете мягком и лазурном
Преломленных, трепетных лучей.
Час придет — и гордо над волнами,
Раздробив их влажный изумруд,
Новый остров, созданный веками,
С торжеством кораллы вознесут…

О, пускай в глухой и темной доле,
Как полип, ничтожен я и слаб, —
Я могуч святою жаждой воли,
Утомленный труженик и раб!
Там, за далью, вижу я: над нами
Новый рай, лучами весь облит,
Новый остров, созданный веками,
Высоко над бездною царит.

1884

_Идиллия Мосха

Когда по синеве морей
Зефир скользит и тихо веет
В ветрила гордых кораблей
И челны на волнах лелеет;
Забот и дум слагая груз,
Тогда ленюсь я веселее —
И забываю песни муз:
Мне моря сладкий шум милее.
Когда же волны по брегам
Ревут, кипят и пеной плещут,
И гром гремит по небесам,
И молнии во мраке блещут,—
Я удаляюсь от морей
В гостеприимные дубровы;
Земля мне кажется верней,
И жалок мне рыбак суровый:
Живет на утлом он челне,
Игралище слепой пучины,
А я в надежной тишине
Внимаю шум ручья долины.

1821

Синеет снеговой простор,
Померкла степь. Белее снега
Мерцает девственная Вега
Над дальним станом крымских гор.

Уж сумрак пал, как пепел сизый,
Как дым угасшего костра:
Лишь светится багряной ризой
Престол Аллы — Шатёр-Гора.

Порой умолкнет завыванье
Косматых ведьм, декабрьских вьюг,
И солнца бледное сиянье
Сквозь тучи робко вспыхнет вдруг…

Тогда мой сад гостеприимней,
Он полон чуткой тишины,
И в краткой песне птички зимней
Есть обаяние весны!..

1894

О Боже, Боже, эта глубь —
Твой голубой живот.
Златое солнышко, как пуп,
Глядит в Каспийский рот.

Крючками звезд свивая в нить
Лучи, ты ловишь нас
И вершами бросаешь дни
В зрачки озерных глаз.

Но в малый вентерь рыбаря
Не заплывает сом.
Не втащит неводом заря
Меня в твой тихий дом.

Сойди на землю без порток,
Взбурли всю хлябь и водь,
Смолой кипящею восток
Пролей на нашу плоть.

Да опалят уста огня
Людскую страсть и стыд.
Взнеси, как голубя, меня
В твой в синих рощах скит.

Влачился день по выжженным лугам.
Струился зной. Хребтов синели стены.
Шли облака, взметая клочья пены
На горный кряж. (Доступный чьим ногам?)

Чей голос с гор звенел сквозь знойный гам
Цикад и ос? Кто мыслил перемены?
Кто, с узкой грудью, с профилем гиены,
Лик обращал навстречу вечерам?

Теперь на дол ночная пала птица,
Край запада лудою распаля.
И персть путей блуждает и томится…

Чу! В теплой мгле (померкнули поля...)
Далеко ржет и долго кобылица.
И трепетом ответствует земля.

1909

Поюще,
Вопиюще,
Взывающе,
Глаголюще.

Орлом седым поюще,
Тельцом вопиюще,
Могучим львом взывающе,
Как человек глаголюще.

Четыре знака нам,
Мирволющих страстям,
Лик четырех путей,
В различности страстей.

Орлиное пенье, орлиные крылья,
Мычанье и кротость тельца,
Львиный прыжок, все мое — без усилья,
И голос, глаголанье, гул без конца.

Куда ты захочешь, смотри,
И все, что восхочешь, бери,
Ты думал, путей только три,
Их в мире безбрежном четыре.

Ты — в Мире,
Мирское — бери.

Я беру себе крылья орлиные,
Хоть люблю я уютный хозяйственный мир,
Я беру себе шири пустынные, львиные,
И стозвонное пение лир.

Четверично различно — стократно — единое.

Проходя по воздушным путям,
Я увидел безмерную долю,
От страстей через страсти к страстям и страстям
Улетаю, как все — им мирволю,
Но, когда я начну говорить, я глаголю,
И когда я пою, возвещаю я волю,
Что в великом кипеньи страстей,
Чрез которое должно пройти,
Чтоб узнать о едином пути,
О пути — от путей,
В голубой небосвод,
Где душа изберет из различности всей
Лишь простор — и полет.

Если не по звездам — по сердцебиенью
Полночь узнаешь, идущую мимо…
Сосны за окнами — в черном опереньи,
Собаки за окнами — клочьями дыма.
Все, что осталось!
Хватит! Довольно!
Кровь моя, что ли, не ходит в теле?.
Уши мои, что ли, не слышат вольно?
Пальцы мои, что ли, окостенели?.
Видно и слышно: над прорвою медвежьей
Звезды вырастают, в кулак размером!
Буря от Волги, от низких побережий
Черные деревни гонит карьером…
Вот уже по стеклам двинуло дыханье
Ветра, и стужи, и каторжной погоды…
Вот закачались, загикали в тумане
Черные травы, как черные воды…
И по этим водам, по алому вою,
Крыльями крыльца раздвигая сосны,
Сруб начинает двигаться в прибое,
Круглом и долгом, как гром колесный…
Словно корабельные пылают знаки,
Стекла, налитые горячей желчью,
Следом, упираясь, тащатся собаки,
Лязгая цепями, скуля по-волчьи…
Лопнул частокол, разлетевшись пеной…
Двор позади… И на просеку разом
Сруб вылетает! Бревенчатые стены
Ночь озирают горячим глазом.
Прямо по болотам, гоняя уток,
Прямо по лесам, глухарей пугая,
Дом пролетает, разбивая круто
Камни и кочки и пни подгибая…
Это черноморская ночь в уборе
Вологодских звезд — золотых баранок;
Это расступается Черное море
Черных сосен и черного тумана!..
Это летит по оврагам и скатам
Крыша с откинутой назад трубою,
Так что дым кнутом языкатым
Хлещет по стволам и по хвойному прибою.
Это стремглав, наудачу, в прорубь,
Это, деревянные вздувая ребра,
В гору вылетая, гремя под гору,
Дом пролетает тропой недоброй…
Хватит! Довольно! Стой!
На разгоне
Трудно удержаться! Еще по краю
Низкого забора ветвей погоня,
Искры от напора еще играют,
Ветер от разбега еще не сгинул,
Звезды еще рвутся в порыве гонок…
Хватит! Довольно! Стой!
На перину
Падает откинутый толчком ребенок…
Только за оконницей проходят росы,
Сосны кивают синим опереньем…
Вот они, сбитые из бревен и теса,
Дом мой и стол мой: мое вдохновенье!
Прочно установлена косая хвоя,
Врыт частокол, и собака стала.
Милая! Где же мы?
— Дома, под Москвою;
Десять минут ходьбы от вокзала…

1927

По ветви нижние леса
В зеленой потонули ржи.
Семьею новой в небеса
Ныряют резвые стрижи.

Сильней и слаще с каждым днем
Несется запах медовой
Вдоль нив, лоснящихся кругом
Светло-зеленою волной.

И негой истомленных птиц
Смолкают песни по кустам,
И всеобъемлющих зарниц
Мелькают лики по ночам.

1859

Опять пришла пора дождей,
Листвы, летящей в воду,
Когда спокойней, но острей
Мы чувствуем природу.

И сожаленья нет во мне,
Что лето миновало,
Оно расплавилось в огне
И чем-то прошлым стало.

Во мне осеннею порой
Спокойно зреют чувства,
И это ближе к грани той,
Где властвует искусство.

И этот моросящий дождь,
И лес в рассвете раннем
На полотно легли, как дрожь
Пред вечным увяданьем.

1973

И будут огоньками роз
Цвести шиповники, алея,
И под ногами млеть откос
Лиловым запахом шалфея,
А в глубине мерцать залив
Чешуйным блеском хлябей сонных,
В седой оправе пенных грив
И в рыжей раме гор сожженных.
И ты с приподнятой рукой,
Не отрывая взгляд от взморья,
Пойдешь вечернею тропой
С молитвенного плоскогорья…
Минуешь овчий кошт, овраг…
Тебя проводят до ограды
Коров задумчивые взгляды
И грустные глаза собак.
Крылом зубчатым вырастая,
Коснется моря тень вершин,
И ты возникнешь, млея, тая,
В полынном сумраке долин.

14 июня 1913

Как с задумчивых сосен струится смола,
Так текут ваши слезы в апреле.
В них весеннему дань и прости колыбели
И печаль молодого ствола.

Вы листочку сродни и зеленой коре,
Полудети еще и дриады.
Что деревья шумят, что журчат водопады
Понимали и мы — на заре!

Вам струистые кудри клонить в водоем,
Вам, дриадам, кружить по аллее…
Но и нас, своенравные девочки-феи,
Помяните в апреле своем!

Слава — властителю звуков! творцу вдохновенному — слава!
Звуками нас ты прославил, мы звуками славного славим!
Стелется вольное Море;
раскинулся Лес на раздольи;
Веет Весна по просторам;
по Волге плывет Стенька Разин;
Чу! Трубадура припевы;
чу! стук костяков, — Пляска Смерти;
Нет, то Мазурка топочет!
нет, это — Славянская Свадьба!
Западный марш, честь Чикаго…
Причудливость Грез о Востоке…
Радостен взлет Саломеи;
но Песня Судьбы беспощадна.
Звуками мир ты прославил, мы звуками славного славим!
Слава — властителю звуков, творцу вдохновенному —
слава!
12 октября 1922

Год написания: 1922

Ты и скрипку с собой принесла,
И заставила петь на свирели,
И, схватив за плечо, повела
Сквозь поля, голубые в апреле.
Пессимисту дала ты шлепка,
Настежь окна в домах растворила,
Подхватила в сенях старика
И плясать по дороге пустила.
Ошалев от твоей красоты,
Скряга вытащил пук ассигнаций,
И они превратились в листы
Засиявших на солнце акаций.
Бюрократы, чинуши, попы,
Столяры, маляры, стеклодувы,
Как птенцы из своей скорлупы,
Отворили на радостях клювы.
Даже те, кто по креслам сидят,
Погрузившись в чины и медали,
Улыбнулись и, как говорят,
На мгновенье счастливыми стали.
Это ты, сумасбродка весна!
Узнаю твои козни, плутовка!
Уж давно мне из окон видна
И улыбка твоя, и сноровка.
Скачет по полю жук-менестрель,
Реет бабочка, став на пуанты.
Развалившись по книгам, апрель
Нацепил васильков аксельбанты.
Он-то знает, что поле да лес —
Для меня ежедневная тема,
А весна, сумасбродка небес,-
И подружка моя, и поэма.

1956

Замерла береговая песня;
В стоне чайки — белоснежный зов.
В тишине — еще, еще чудесней
Дуновенья снежных облаков.

Июнь-июль 1902

И дождь и ветер. Ночь темна.
В уснувшем доме тишина.
Никто мне думать не мешает.
Сижу один в моём угле.
При свечке весело играет
Полоска света на окне.
Я рад осенней непогоде:
Мне шум толпы невыносим.
Я, как дикарь, привык к свободе,
Привык к стенам моим родным.
Здесь всё мне дорого и мило,
Хоть радости здесь мало было…
Святая ночь! Теперь я чужд
Дневных тревог, насущных нужд.
Они забыты. Жизни полны,
Виденья светлые встают,
Из глубины души, как волны,
Слова послушные текут.
И грустно мне мой труд отрадный,
Когда в окно рассвет блеснёт,
Менять на холод беспощадный,
На бремя мелочных забот…
И снова жажду я досуга
И тёмной ночи жду, как друга.

1859

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь — как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

1923

Поэзия темна, в словах невыразима:
Как взволновал меня вот этот дикий скат.
Пустой кремнистый дол, загон овечьих стад,
Пастушеский костер и горький запах дыма!

Тревогой странною и радостью томимо,
Мне сердце говорит: «Вернись, вернись назад!»—
Дым на меня пахнул, как сладкий аромат,
И с завистью, с тоской я проезжаю мимо.

Поэзия не в том, совсем не в том, что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве.
Чем я богаче им, тем больше — я поэт.

Я говорю себе, почуяв темный след
Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:
— Нет в мире разных душ и времени в нем нет!

12 февраля 1916

Кляните нас: нам дорога свобода,
И буйствует не разум в нас, а кровь,
В нас вопиет всесильная природа,
И прославлять мы будем век любовь.

В пример себе певцов весенних ставим:
Какой восторг — так говорить уметь!
Как мы живем, так мы поем и славим,
И так живем, что нам нельзя не петь!

2 марта 1891

Соловьем залетным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.

Пора золотая
Была, да сокрылась;
Сила молодая
С телом износилась.

От кручины-думы
В сердце кровь застыла;
Что любил, как душу,-
И то изменило.

Как былинку, ветер
Молодца шатает;
Зима лицо знобит,
Солнце сожигает.

До поры до время
Всем я весь изжился;
И кафтан мой синий
С плеч долой свалился!

Без любви, без счастья
По миру скитаюсь:
Разойдусь с бедою —
С горем повстречаюсь!

На крутой горе
Рос зеленый дуб,
Под горой теперь
Он лежит гниет…

4 августа 1837

Если жизнь ослепит блеском счастья глаза,
Даст на счастье обет,
Да изменит… солжет… и наступит гроза,-
Есть терпенье для бед,
Есть для горя — слеза!

Если тот, с кем делить ты все тайны привык,
Чью ты руку сжимал,
Вдруг обидит тебя иль предаст хоть на миг,-
Есть для мести — кинжал,
Для проклятья — язык.

И на всё и за всё оживляющий вновь
В чем-нибудь есть ответ…
Лишь ничем не зальешь страстью полную кровь…
Гамм ответных нет
Без любви на любовь!

Под балконом тебя столько черных ночей
Я стерег от измен.
Сколько взоров кидал я тебе из очей,
Сколько сплел кантилен!-
Нет ответных речей!

Подожду… и уйду, как земле возвратят
Светлый день небеса…
Но уж завтра сюда не вернусь я назад…
Есть для горя — слеза,
Для отчаянья — яд!

1842

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик-
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

..............

Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?.

..............

Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была!

И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!

Не их вина: пойми, коль может,
Органа жизнь глухонемой!
Души его, ах! не встревожит
И голос матери самой!..

1836

Портсигар в траву
ушел на треть.
И как крышка
блестит
наклонились смотреть
муравьишки всяческие и травишка.
Обалдело дивились
выкрутас монограмме,
дивились сиявшему серебром
полированным,
не стоившие со своими морями и горами
перед делом человечьим
ничего ровно.
Было в диковинку,
слепило зрение им,
ничего не видевшим этого рода.
А портсигар блестел
в окружающее с презрением:
— Эх, ты, мол,
природа!

1920

Воздух живительный, воздух смолистый
Я узнаю.
Свет не слепит, упоительный, чистый,
Словно в раю.
Узкой тропинкой к гранитам прибрежным
Вышел, стою.
Нежу простором, суровым и нежным,
Душу мою.
Сосны недвижны на острове, словно
В дивном краю.
Тихие волны лепечут любовно
Сказку свою.
Вот где дозволило божье пристрастье
Мир бытию!
Веет такое же ясное счастье
Только в раю.
1905, 28 мая 1908
Rauha

Год написания: 1908

_Т.О.Т.

Я завещаю вам шиповник,
Весь полный света, как фонарь,
Июньских бабочек письмовник,
Задворков праздничный словарь.

Едва калитку отворяли,
В его корзине сам собой,
Как струны в запертом рояле,
Гудел и звякал разнобой.

Там, по ступеням светотени,
Прямыми крыльями стуча,
Сновала радуга видений
И вдоль и поперек луча.

Был очевиден и понятен
Пространства замкнутого шар —
Сплетенье линий, лепет пятен,
Мельканье брачущихся пар.

Не в первый раз твои поля
Обозреваю я, Россия;
Чернеет взрытая земля,
Дрожат, клонясь, овсы тугие
И, тихо листья шевеля,
Берез извилины родные.

Вот косогор, а вот река,
За лесом — вышка колокольни;
Даль беспредельно широка,
Простор лугов, что шаг, раздольней;
Плывут неспешно облака
Так высоко над жизнью дольней.

Вы неизменны, дали нив,
Где свежий колос нежно зреет!
Сон пашни новой, ты красив,
Тебя встающий день лелеет!
И с неба радостный призыв
Опять в весеннем ветре веет.

Да, много ты перенесла,
Россия, сумрачной невзгоды,
Пока, алея, не взошла
Заря сознанья и свободы!
Но сила творчества — светла
В глубоких тайниках природы.

Нет места для сомнений тут,
Где вольны дали, глуби сини,
Где васильки во ржи цветут,
Где запах мяты и полыни,
Где от начала бодрый труд
Был торжествующей святыней.

7 июня 1920

Проснулся хутор.
Весенний гутор
Ворвался в окна… Пробуждены,
Запели — юны —
У лиры струны,
И распустилась сирень весны.
Запахло сеном.
И с зимним пленом
Земля простилась… Но — что за сны?.
Согнулись грабли…
Сверкнули сабли
И надрубили сирень весны!..

1908