Читать стихи о смерти
Бетховену
Образ возлюбленной — Вечности —
встретил меня на горах.
Сердце в беспечности.
Гул, прозвучавший в веках.
В жизни загубленной
образ возлюбленной,
образ возлюбленной — Вечности,
с ясной улыбкой на милых устах.
Там стоит,
там манит рукой…
И летит
мир предо мной —
вихрь крутит
серых облак рой.
Полосы солнечных струй златотканые
в облачной стае торят…
Чьи-то призывы желанные,
чей-то задумчивый взгляд.
Я стар — сребрится
мой ус и темя,
но радость снится.
Река, что время:
летит — кружится…
Мой челн сквозь время,
сквозь мир помчится.
И умчусь сквозь века в лучесветную даль…
И в очах старика
не увидишь печаль.
Жизни не жаль
мне загубленной.
Сердце полно несказанной беспечности —
образ возлюбленной,
образ возлюбленной —
— Вечности!..
Апрель
Какой-то вышний серафим
Принес мне чудных звуков море.
Когда я был везде гоним, —
Я шел к нему — поведать горе;
А он речам моим внимал,
Моим словам он вторил страстно,
И этим мне познать давал,
Что? в мире зло и что? прекрасно.
Моя душа жила тогда, —
Тогда я молод был, — а ныне
Годов умчалась череда, —
Повсюду мертвая пустыня…
23 сентября 1889
1
Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,
Бруни его обучал мягкою кистью водить.
Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза загляделись,
В летнем пальтишке зимой пеpeбeгaл он Неву.
А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник,
Много он там расписал польских и русских церквей.
2
Был мой отец шестипалым. Такими родятся счастливцы.
Там, где груши стоят подле зеленой межи,
Там, где Вилия в Неман лазурные воды уносит,
В бедной, бедной семье встретил он счастье свое.
В детстве я видел в комоде фату и туфельки мамы.
Мама! Молитва, любовь, верность и смерть – это ты!
3
Был мой отец шестипалым. Бывало, в»сороку-ворону»
Станем играть вечерком, сев на любимыйдиван.
Вот на отцовской руке старательно я загибаю
Пальцы один за другим – пять. А шестой – это я.
Шестеро было детей. И вправду: он тяжкой работой
Тех пятерых прокормил – только меня не успел.
4
Был мой отец шестипалым. Как маленький лишний мизинец
Прятать он ловко умел в левой зажатой руке,
Так и в душе навсегда затаил незаметно, подспудно
Память о прошлом своем, скорбь о святом ремесле.
Ставши купцом по нужде – никогда ни намеком, ни словом
Не поминал, не роптал. Только любил помолчать.
5
Был мой отец шестипалым. В сухой и красивой ладони
Сколько он красок и черт спрятал, зажал, затаил?
Мир созерцает художник – и судит, и дерзкою волей,
Демонской волей творца – свой созидает, иной.
Он же очи смежил, муштабель и кисти оставил,
Не созидал, не судил… Трудный и сладкий удел!
6
Был мой отец шестипалым. А сын? Нисмиренного сердца,
Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки
Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту,
Ставит на слово, на звук – душу свою и судьбу…
Ныне, в январскую ночь, во хмелю, шестипалым размером
И шестипалой строфой сын поминает отца.
Всего на свете боле
Страшитесь докторов,
Ланцеты все в их воле,
Хоть нет и топоров.
Не можно смертных рода
От лавок их оттерть,
На их торговлю мода,
В их лавках жизнь и смерть.
Лишь только жизни вечной
Они не продают.
А жизни скоротечной
Купи хотя сто пуд.
Не можно смертных и проч.
Их меньше гривны точка
В продаже николи,
Их рукописи строчка
Ценою два рубли.
Не можно смертных и проч.
О тёплый, о розово-белый,
О горький миндальный цветок!
Зачем ты мой дух онемелый
Проклятой надеждой ожёг?
Надежда клятая — упорна,
Свиваются нити в клубок...
О белые, хрупкие зерна,
О жадный миндальный цветок!
Изъеденный дымом и гарью,
Задавленный тем, что люблю, —
Ползу я дрожащею тварью,
Тянусь я к нему — к миндалю.
Качаясь, огни побежали,
Качаясь, свиваясь в клубок...
О кали, цианистый кали,
О белый, проклятый цветок!
[...]
Буря! Ты армады гонишь
По разгневанным водам,
Тучи вьешь и мачты клонишь,
Прах подъемлешь к небесам.
Реки вспять ты обращаешь,
На скалы бросаешь понт,
У старушки вырываешь
Ветхий, вывернутый зонт.
Вековые рощи косишь,
Градом бьешь посев полей,—
Только мудрым не приносишь
Ни веселий, ни скорбей.
Мудрый подойдет к окошку,
Поглядит, как бьет гроза,—
И смыкает понемножку
Пресыщенные глаза.
13 июня 1921
[...]
И всюду клевета сопутствовала мне.
Ее ползучий шаг я слышала во сне
И в мертвом городе под беспощадным небом,
Скитаясь наугад за кровом и за хлебом.
И отблески ее горят во всех глазах,
То как предательство, то как невинный страх.
Я не боюсь ее. На каждый вызов новый
Есть у меня ответ достойный и суровый.
Но неизбежный день уже предвижу я,-
На утренней заре придут ко мне друзья,
И мой сладчайший сон рыданьем потревожат,
И образок на грудь остывшую положат.
Никем не знаема тогда она войдет,
В моей крови ее неутоленный рот
Считать не устает небывшие обиды,
Вплетая голос свой в моленья панихиды.
И станет внятен всем ее постыдный бред,
Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед,
Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело,
Чтобы в последний раз душа моя горела
Земным бессилием, летя в рассветной мгле,
И дикой жалостью к оставленной земле.
1922
Сырое лето. Я лежу
В постели — болен. Что-то подступает
Горячее и жгучее в груди.
А на усадьбе, в те? нях светлой ночи,
Собаки с лаем носятся вкруг дома.
И меж своих — я сам не свой. Меж кровных
Бескровен — и не знаю чувств родства.
И люди опостылели немногим
Лишь меньше, чем убитый мной комар.
И свечкою давно озарено
То место в книжке, где профессор скучный,
Как ноющий комар, — поет мне в уши,
Что женщина у нас угнетена
И потому сходна судьбой с рабочим.
Постой-ка! Вот портрет: седой профессор —
Прилизанный, умытый, тридцать пять
Изданий книги выпустивший! Стой!
Ты говоришь, что угнетен рабочий?
Постой: весной я видел смельчака,
Рабочего, который смело на? смерть
Пойдет, и с ним — друзья. И горны замолчат,
И остановятся работы разом
На фабриках. И жирный фабрикант
Поклонится рабочим в ноги. Стой!
Ты говоришь, что женщина — раба?
Я знаю женщину. В ее душе
Был сноп огня. В походке — ветер.
В глазах — два моря скорби и страстей.
И вся она была из легкой персти —
Дрожащая и гибкая. Так вот,
Профессор, четырех стихий союз
Был в ней одной. Она могла убить —
Могла и воскресить. А ну-ка, ты
Убей, да воскреси потом! Не можешь?
А женщина с рабочим могут.
20 июня 1907
Оставь напрасные заботы,
Не обнажай минувших дней;
В них не откроешь ничего ты,
За что б меня любить сильней!
Ты любишь — верю — и довольно;
Кого — ты ведать не должна,
Тебе открыть мне было б больно,
Как жизнь моя пуста, черна.
Не погублю святое счастье
Такой души и не скажу,
Что недостоин я участья,
Что сам ничем не дорожу;
Что всё, чем сердце дорожило,
Теперь для сердца стало яд,
Что для него страданье мило,
Как спутник, собственность иль брат,
Промолвив ласковое слово,
В награду требуй жизнь мою;
Но, друг мой, не проси былого,
Я мук своих не продаю.
Надеждой сладостной младенчески дыша,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, —
Клянусь! давно бы я оставил этот мир:
Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,
И улетел в страну свободы, наслаждений,
В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений,
Где мысль одна плывет в небесной чистоте…
Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
Мой ум упорствует, надежду презирает…
Ничтожество меня за гробом ожидает…
Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!
Мне страшно… И на жизнь гляжу печален вновь,
И долго жить хочу, чтоб долго образ милый
Таился и пылал в душе моей унылой.
1823
Глаза — как выцветший лопух,
В руках зажатые монеты.
Когда-то славный был пастух,
Теперь поет про многи лета.
А вон старушка из угла,
Что слезы льет перед иконой,
Она любовь его была
И пьяный сок в меже зеленой.
На свитках лет сухая пыль.
Былого нет в заре куканьшей.
И лишь обгрызанный костыль
В его руках звенит, как раньше.
Она чужда ему теперь,
Забыла звонкую жалейку.
И как пойдет, спеша, за дверь,
Подаст в ладонь ему копейку.
Он не посмотрит ей в глаза,
При встрече глаз больнее станет,
Но, покрестясь на образа,
Рабу по имени помянет.
1916 г.
Она жила во мне, она была жива,
Я в сердце жалкое впустил ее — синьору.
Увы, все кончено. Где мне найти опору?
Я мертв, а ей дано бессмертье божества.
Душе ограбленной утратить все права,
Любви потерянной скитаться без призору,
Дрожать от жалости плите надгробной впору,
И некому их боль переложить в слова.
Их безутешный плач извне услышать трудно,
Он глубоко во мне, а я от горя глух,
И впредь мне горевать и впредь страдать от ран.
Воистину мы прах и сиротливый дух,
Воистину — слепцы, а жажда безрассудна,
Воистину мечты в себе таят обман.
[...]
Ты приходишь из страны безвестной,
Чужеземец! я — в родном краю.
Молод — ты, я — стар, так разве честно
Оскорблять святыню древнюю мою?
Я служу Перуну. В храме темном
Провожу, как жрец, свои часы,
Мою бога, на лице огромном
Золотые чищу я усы.
Я считаю десять пятилетий
С дня, как мальчиком вошел сюда, —
Старцы, мужи, женщины и дети
Чтут мои согбенные года.
Славишь ты неведомого бога, —
Я не знаю, властен он иль слаб.
Но всю жизнь у этого порога
Я склонялся, как покорный раб.
Или был безумен я все годы?
Иль вся жизнь моя — обман и стыд?
Но Перун царит из рода в роды,
Как и ныне над страной царит.
Удались отсюда, странник юный,
Унеси свой заостренный крест, —
Я пребуду данником Перуна,
Бога наших, мне родимых, мест.
Пусть ты прав, и бог мой — бог неправый…
В дни, когда покинут все наш храм,
Я, воспев Перуну песню славы,
Лягу умирать к его стопам.
Смерти я не страшусь, на судьбу не ропщу.
Утешенья в надежде на рай не ищу,
Душу вечную, данную мне ненадолго,
Я без жалоб в положенный срок возвращу.
Сто раненых она спасла одна
И вынесла из огневого шквала,
Водою напоила их она
И раны их сама забинтовала.
Под ливнем раскаленного свинца
Она ползла, ползла без остановки
И, раненого подобрав бойца,
Не забывала о его винтовке.
Но вот в сто первый раз, в последний раз
Ее сразил осколок мины лютой…
Склонился шелк знамен в печальный час,
И кровь ее пылала в них как будто.
Вот на носилках девушка лежит.
Играет ветер прядкой золотистой.
Как облачко, что солнце скрыть спешит,
Ресницы затенили взор лучистый.
Спокойная улыбка на ее
Губах, изогнуты спокойно брови.
Она как будто впала в забытье,
Беседу оборвав на полуслове.
Сто жизней молодая жизнь зажгла
И вдруг сама погасла в час кровавый.
Но сто сердец на славные дела
Ее посмертной вдохновятся славой.
Погасла, не успев расцвесть, весна.
Но, как заря рождает день, сгорая,
Врагу погибель принеся, она
Бессмертною осталась, умирая.
[...]
За прялкою баба в поняве сидит;
Ребёнок больной в колыбели лежит;
Лежит он и в рот не берёт молока,
Кричит он без умолку — слушать тоска.
Торопится баба: рубашка нужна;
Совсем-то, совсем обносилась она:
Надеть-то ей нечего, просто — напасть!
Прядёт она ночью, днём некогда прясть.
И за полночь ярко лучина горит,
И грудь от сиденья щемит и болит,
И взгляд притупился, устала рука…
Дитя надрывается, — слушать тоска!
Пришлось поневоле работу бросать.
«Ну что, моё дитятко? — молвила мать. —
Усни себе с Богом, усни в тишине,
Ведь некогда, дитятко, некогда мне!»
И баба садится, и снова прядёт,
И снова покоя ей крик не даёт.
«Молчи, говорю! мне самой до себя!
Ну, чем же теперь исцелю я тебя?»
Поют петухи, — видно, скоро рассвет,
Дымится лучина и гаснет — и нет;
Притих и ребёнок, и глазки сомкнул,
Уснул он — да только уж навек уснул.
23 декабря 1860
Что вы, старцы, захудали,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
— Отощали! —
Что вы, старые старухи,
Таковы невеселы,
Головы повесили?
— С голодухи! —
Что вы, парни, тихи стали,
Не играете, не скачете,
Все ревете, плачете?
— Тятьку угнали! —
Что вы, детки, приуныли,
Не играете, не скачите,
Все ревете, плачете?
— Мамку убили! —
Год написания: 1905
Коль скоро бог любви былой завет
Иным наказом не заменит вскоре,
Над жизнью смерть восторжествует в споре, —
Желанья живы, а надежда — нет.
Как никогда, страшусь грядущих бед,
И прежнее не выплакано горе,
Ладью житейское терзает море,
И ненадежен путеводный свет.
Меня ведет мираж, а настоящий
Маяк — в земле, верней, на небесах,
Где ярче светит он душе скорбящей,
Но не глазам, — они давно в слезах,
И скорбь, затмив от взора свет манящий,
Сгущает ранний иней в волосах.
[...]
Смерть одна на двоих. Довольно!
.......................
Я уверена, что не больно,
Ты уверен в чем-то другом.
У тебя не глаза, а очи,
И не голос, а впрочем… Нет,
Сами мы из недр полуночи
И..................
Май — июнь — 1964
Висел он, не качаясь,
На узком ремешке.
Свалившаяся шляпа
Чернела на песке.
В ладонь впивались ногти
На стиснутой руке.
А солнце восходило,
Стремя к полудню бег,
И, перед этим солнцем
Не опуская век,
Был высоко приподнят
На воздух человек.
И зорко, зорко, зорко
Смотрел он на восток.
Внизу столпились люди
В притихнувший кружок.
И был почти невидим
Тот узкий ремешок.
27 ноября 1916
[...]
Сирый убогий в пустыне бреду.
Все себе кров не найду.
Плачу о дне.
Плачу… Так страшно, так холодно мне.
Годы проходят. Приют не найду.
Сирый иду.
Вот и кладбище… В железном гробу
чью-то я слышу мольбу.
Мимо иду…
Стонут деревья в холодном бреду…
Губы бескровные шепчут мольбу…
Стонут в гробу.
Жизнь отлетела от бедной земли.
Темные тучи прошли.
Ветер ночной
рвет мои кудри рукой ледяной.
Старые образы встали вдали.
В Вечность ушли.
Москва
Не дойти мне! не дойти мне! я устал! устал! устал!
Сушь степей гостеприимней, чем уступы этих скал!
Всюду камни, только камни! мох да горная сосна!
Грудь гранита, будь мягка мне! спой мне песню, тишина!
Вот роняю посох пыльный, вот упал, в пыли простерт.
Вот лежит, как прах могильный, тот, который был так
горд.
Может быть, за серым кряжем цель моих заветных
дней…
Я не встану первым стражем у Ее святых дверей!
Не склонюсь, целуя свято в храм ведущую ступень…
Злые завесы заката растянул над входом день.
Солнце канет за уступом, ночь протянет черный шелк,
И сюда за новым трупом поползет за волком волк.
Долго ль взор мой будет в силах отражать их натиск
злой?
Стынет кровь в замерзших жилах! словно факел предо
мной!
Не дошел я! не свершил я подвиг свой! устал! упал!
Чу! шуршат угрюмо крылья духов мести между скал!
1907
[...]
Луна омывала холодный паркет
Молочной и ровной волной.
К горячей щеке прижимая букет,
Я сладко дремал под луной.
Сияньем и сном растревожен вдвойне,
Я сонные глазки открыл,
И девочка-смерть наклонилась ко мне,
Как розовый ангел без крыл.
На тоненькой шее дрожит медальон,
Румянец струится вдоль щек,
И видно бежала: чуть-чуть запылен
Ее голубой башмачок.
Затейлив узор золотой бахромы,
В кудрях бирюзовая нить.
«Ты — маленький мальчик, я — девочка: мы
Дорогою будем шалить.
Надень же (ты — рыцарь) мой шарф кружевной!»
Я молча ей подал букет…
Молочной и ровной, холодной волной
Луна омывала паркет.
[...]
_Ф. Ф. Вадковскому
Утихнул бой Гафурский. По волнам
Летят изгнанники отчизны.
Они, пристав к Исландии брегам,
Убитым в честь готовят тризны.
Златится мед, играет меч с мечом…
Обряд исполнили священный,
И мрачные воссели пред холмом
И внемлют арфе вдохновенной.
С к а л ь д
Утешьтесь о павших! Они в облаках
Пьют юных Валкирий живые лобзанья.
Их чела цветут на небесных пирах,
Над прахом костей расцветает преданье.
Утешьтесь! За павших ваш меч отомстит.
И где б ни потухнул наш пламенник жизни,
Пусть доблестный дух до могилы кипит,
Как чаша заздравная в память отчизны.
1828, Чита
[...]
1
В небе, ржавее жести,
Перст столба.
Встал на назначенном месте,
Как судьба.
— Без четверти. Исправен?
— Смерть не ждет.
Преувеличенно низок
Шляпы взлет.
В каждой реснице — вызов.
Рот сведен.
Преувеличенно низок
Был поклон.
— Без четверти. Точен?
Голос лгал.
Сердце упало: что с ним?
Мозг: сигнал!
—
Небо дурных предвестий:
Ржавь и жесть.
Ждал на обычном месте.
Время: шесть.
Сей поцелуй без звука:
Губ столбняк.
Так государыням руку,
Мертвым — так…
Мчащийся простолюдин
Локтем — в бок.
Преувеличенно нуден
Взвыл гудок.
Взвыл, как собака взвизгнул,
Длился, злясь.
(Преувеличенность жизни
В смертный час.)
То, что вчера — по пояс,
Вдруг — до звезд.
(Преувеличенно, то есть:
Во весь — рост.)
Мысленно: милый, милый.
— Час? Седьмой.
В кинематограф, или? —
Взрыв: «домой!»
2
Братство таборное, —
Вот куда вело!
Громом на голову,
Саблей наголо!
Всеми ужасами
Слов, которых ждем,
Домом рушащимся —
Слово: дом.
—
Заблудшего баловня
Вопль: домой1
Дитя годовалое:
«Дай» и «мой»!
Мой брат по беспутству,
Мой зноб и зной,
Так из дому рвутся,
Как ты — домой!
—
Конем, рванувшим коновязь —
Ввысь — и веревка в прах.
— Но никакого дома ведь!
— Есть, в десяти шагах:
Дом на горе. — Не выше ли?
— Дом на верху горы.
Окно под самой крышею.
— «Не от одной зари
Горящее?» — Так сызнова
Жизнь? — простота поэм!
Дом, это значит: из дому
В ночь.
(О, кому повем
Печаль мою, беду мою,
Жуть, зеленее льда?.)
— Вы слишком много думали. —
Задумчивое: — Да.
3
И — набережная. Воды
Держусь, как толщи плотной.
Семирамидины сады
Висячие — так вот вы!
Воды — стальная полоса
Мертвецкого оттенка —
Держусь, как нотного листа
Певица, края стенки —
Слепец… Обратно не отдашь?
Нет? Наклонюсь — услышишь?
Всеутолительницы жажд
Держусь, как края крыши
Лунатик…
Но не от реки
Дрожь — рождена наядой!
Руки держаться, как руки,
Когда любимый рядом —
И верен…
Мертвые верны.
Да, но не всем в каморке…
Смерть с левой, с правой стороны —
Ты. Правый бок, как мертвый.
Разительного света сноп.
Смех, как грошовый бубен.
«Нам с вами нужно бы…»
(Озноб.)
…»Мы мужественны будем?»
4
Тумана белокурого
Волна — воланом газовым.
Надышано, накурено,
А главное — насказано!
Чем пахнет? Спешкой крайнею,
Потачкой и грешком:
Коммерческими тайнами
И бальным порошком.
Холостяки семейные
В перстнях, юнцы маститые…
Нащучено, насмеяно,
А главное — начитано!
И крупными, и мелкими,
И рыльцем, и пушком.
…Коммерческими сделками
И бальным порошком.
Серебряной зазубриной
В окне — звезда мальтийская!
Наласкано, налюблено,
А главное — натискано!
Нащипано…(Вчерашняя
Снедь — не взыщи: с душком!)
…Коммерческими шашнями
И бальным порошком.
Цепь чересчур короткая?
Зато не сталь, а платина!
Тройными подбородками
Тряся, тельцы — телятину
Жуют. Над шейкой сахарной
Черт — газовым рожком.
…Коммерческими крахами
И неким порошком —
Бертольда Шварца….
Даровит
Был — и заступник людям.
— На с вами нужно говорить.
Мы мужественны будем?
5
Движение губ ловлю.
И знаю — не скажет первым.
— Не любите? — Нет, люблю.
— Не любите? — но истерзан,
Но выпит, но изведен.
(Орлом озирая местность):
-Помилуйте, это — дом?
— Дом в сердце моем. — Словесность!
Любовь, это плоть и кровь.
Цвет, собственной кровью полит.
Вы думаете — любовь —
Беседовать через столик?
Часочек — и по домам?
Как те господа и дамы?
Любовь, это значит…
— Храм?
Дитя, замените шрамом
На шраме! — Под взглядом слуг
И бражников? (Я, без звука:
«Любовь, это значит лук
Натянутый лук: разлука».)
— Любовь, это значит — связь.
Все врозь у нас: рты и жизни.
(Просила ж тебя: не сглазь!
В тот час, сокровенный, ближний,
Тот час на верху горы
И страсти. memento — паром:
Любовь — это все дары
В костер — и всегда задаром!)
Рта раковинная щель
Бледна. Не усмешка — опись.
— И прежде всего одна
Постель.
— Вы хотели пропасть
Сказать? — Барабанный бой
Перстов. — Не горами двигать!
Любовь, это значит…
— Мой.
Я вас понимаю. Вывод?
—
перстов барабанный бой
Растет. (Эшафот и площадь.)
-Уедем. — А я: умрем,
Надеялась. Это проще.
Достаточно дешевизн:
Рифм, рельс, номеров, вокзалов…
-Любовь, это значит: жизнь.
— Нет, иначе называлось
У древних…
— Итак? —
Лоскут
Платка в кулаке, как рыба.
— Так едемте? — Ваш маршрут?
Яд, рельсы, свинец — на выбор!
Смерть — и никаких устройств!
— Жизнь! — полководец римский,
Орлом озирая войск
Остаток.
— Тогда простимся.
6
— Я этого не хотел.
Не этого. (Молча: слушай!
Хотеть, это дело тел,
А мы друг для друга — души
Отныне…) — И не сказал.
(Да, в час, когда поезд подан,
Вы женщинам, как бокал,
Печальную честь ухода
Вручаете…) — Может, бред?
Ослышался? (Лжец учтивый,
Любовнице, как букет
Кровавую честь разрыва
Вручающий…) — Внятно: слог
За слогом, итак — простимся,
Сказали вы? (Как платок
В час сладостного бесчинства
Уроненный…) — Битвы сей
Вы цезарь. (О, выпад наглый!
Противнику — как трофей,
Им отданную же шпагу
Вручать!) — Продолжает. (Звон
В ушах…) — Преклоняюсь дважды:
Впервые опережен
В разрыве. — Вы это каждой?
Не опровергайте! Месть,
Достойная Ловеласа.
Жест, делающий вам честь,
А мне разводящий мясо
От кости. — Смешок. Сквозь смех —
Смерть. Жест (Никаких хотений
Хотеть — это дело тех,
А мы друг для друга — тени
Отныне…) Последний гвоздь
Вбит. Винт, ибо гроб свинцовый.
— Последнейшая из просьб.
— Прошу. — Никогда ни слова
О нас…никому из …ну…
Последующих. (С носилок
Так раненые — в весну!)
— О том же и вас просила б.
Колечко на память дать?
— Нет. — Взгляд, широко разверстый
Отсутствует. (Как печать
На сердце твое, как пестень
На руку твою…Без сцен!
Съем.) Вкрадчивое и тише:
— Но книгу тебе? — Как всем?
— Нет, вовсе их не пишите.
Книг…
—
Значит, не надо.
Значит, не надо.
Плакать не надо.
В наших бродячих
Братствах рыбачьих
Пляшут — не плачут.
Пьют, а не плачут.
Кровью горячей
Платят — не плачут.
Жемчуг в стакане
Плавят — и миром
Правят — не плачут.
— Так я ухожу? — Насквозь
Гляжу. Арлекин, за верность,
Пьеретте своей — как кость
Презреннейшее из первенств
Бросающий: честь конца,
Жест занавеса. Реченье
Последнее. Дюйм свинца
В грудь: лучше бы, горячей бы
И — чище бы…
Зубы
Втиснула в губы.
Плакать не буду.
Самую крепость —
В самую мякоть.
Только не плакать.
В братствах бродячих
Мрут, а не плачут.
Жгут, а не плачут.
В пепел и в песнях
Мертвого прячут
В братствах бродячих.
— Так первая? Первый ход?
Как в шахматы, значит? Впрочем,
Ведь даже н аэшафот
Нас первыми просят…
— Срочно
Прошу, не глядите! — Взгляд —
(Вот-вот уже хлынут градом! —
Ну как их загнать назад
В глаза?!) — Говорю, не надо
Глядеть!!!
Внятно и громко,
Взгляд в вышину:
— Милый, уйдемте,
Плакать начну!
—
Забыла! Среди копилок
Живых (коммерсантов — тож)
Белокурый сверкнул затылок:
Маис, кукуруза, рожь!
Все заповеди Синая
Смывая — менады мех! —
Голконда волосяная,
Сокровищница утех —
(Для всех!) Не напрасно копит
Природа, не сплошь скупа!
Из сих белокурых тропик,
Охотники, — где тропа
Назад? Наготою грубой
Дразня и слепя до слез —
Сплошным золотым прелюбом
Смеющимся пролилось.
— Не правда ли? — Льнущий, мнущий
Взгляд. В каждой реснице — зуд.
— И главное — эта гуща!
Жест, скручивающий в жгут.
О рвущий уже одежды — жест!
Проще, чем пить и есть —
Усмешка! (Тебе надежда,
Увы, на спасенье есть!)
И — сестрински или братски?
Союзнически: союз!
— Не похоронив — смеяться!
(И, похоронив, смеюсь.)
7
и — набережная. Последняя.
Все. Порознь и без руки,
Чурающимися соседями
Бредем. — Со стороны реки —
Плач. Падающую соленую
Ртуть слизываю без забот:
Луны огромной Соломоновой
Слезам не выслал небосвод.
Столб. Отчего бы лбом не стукнуться
В кровь? Вдребезги бы, а не в кровь!
Страшащимися сопреступниками
Бредем. (Убитое — Любовь.)
Брось! Разве это двое любящих?
В ночь? Порознь? С другими спать?
— Вы понимаете, что будущее —
Там? — Запрокидываюсь вспять.
— Спать! — Новобрачными по коврику…
— Спать! — Все не попадаем в шаг,
В такт. Жалобно: — Возьмите под руку!
Не каторжники, чтоб так!..
Ток. (Точно мне душою — на руку
Лег! — На руку рукою.) Ток
Бьет, проводами лихорадочными
Рвет, — на душу рукою лег!
Льнет. Радужное все! Что радужнее
Слез? Занавесом, чаще бус,
Дождь. — Я таких не знаю набережных
Кончающихся. — Мост, и:
— Ну-с?
Здесь? (Дроги поданы.)
Спокойных глаз
Взлет. — Можно до дому?
В последний раз!
8
последний мост.
(Руки не отдам, не выну!)
Последний мост,
Последняя мостовина.
Вода и твердь.
Выкладываю монеты.
Деньга за смерь,
Харонова мзда за Лету.
Монеты тень.
В руки теневой. Без звука
Монеты те.
Итак, в теневую руку
Монеты тень.
Без отсвета и без звяка.
Монеты — тем
С умерших довольно маков.
Мост.
—
Благая часть
Любовников без надежды:
Мост, ты как страсть:
Условность: сплошное между.
Гнезжусь: тепло,
Ребро — потому и льну так.
Ни до, ни по:
Прозрения промежуток!
Ни рук, ни ног.
Всей костью и всем упором:
Жив только бок,
О смежный теснюсь которым.
Вся жизнь — в боку!
Он — ухо и он же — эхо.
Желтком к белку
Леплюсь, самоедом к меху
Теснюсь, леплюсь,
Мощусь. Близнецы Сиама,
Что — ваш союз?
Та женщина — помнишь: мамой
Звал? — все и вся
Забыв, в торжестве недвижном
Тебя нося,
Тебя не держала ближе.
Пойми! Сжились!
Сбылись! На груди баюкал!
Не — брошусь вниз!
Нырять — отпускать бы руку
Пришлось. И жмусь,
И жмусь…И неотторжима.
Мост, ты не муж:
Любовник — сплошное мимо!
Мост, ты за нас!
Мы реку телами кормим!
Плющом впилась,
Клещом: вырывайте с корнем!
Как плющ! как клещ!
Безбожно! Бесчеловечно!
Бросать, как вещь,
Меня, ни единой вещи
Не чтившей в сем
Вещественном мире дутом!
Скажи, что сон!
Что ночь, а за ночью утро,
Экспресс и Рим!
Гренада? Сама не знаю,
Смахнув перин
Монбланы и Гималаи.
Прогал глубок:
Последнею кровью грею.
Прослушай бок!
Ведь это куда вернее
Стихов…Прогрет
Ведь? Завтра к кому наймешься?
Скажи, что бред!
Что нет, и не будет мосту
Конца…
— Конец
—
-Здесь? — Детский, божеский
Жест. — Ну-с. — Впилась.
— Еще немножечко:
В последний раз!
9
Корпусами фабричными, зычными
И отзывчивыми на зов…
Сокровенную, подъязычную
Тайну жен от мужей и вдов
От друзей — тееб, подноготную
Тайну Евы от древа — вот:
Я не более, чем животное,
Кем-то раненое в живот.
Жжет… Как будто бы душу сдернули
С кожей! Паром в дыру ушла
Пресловутая ересь вздорная
Именуемая душа.
Христианская немочь бледная!
Пар! Припарками обложить!
Да ее никогда и не было!
Было тело, хотело жить,
Жить не хочет.
—
Прости меня! Не хотела!
Вопль вспоротого нутра!
Так смертники ждут расстрела
В четвертом часу утра
За шахматами… Усмешкой
Дразня коридорный глаз.
Ведь шахматные же пешки!
И кто-то играет в нас.
Кто? Боги благие? Воры?
Во весь окоем глазка —
Глаз. Красного коридора
Лязг. Вскинутая доска.
Махорочная затяжка.
Сплев, пожили, значит сплев.
…По сим тротуарам в шашку
Прямая дорога: в ров
И в кровь. Потайное око:
Луны слуховой глазок…
И покосившись сбоку:
— Как ты уже далек!
10
Совместный и сплоченный
Вздрог. — Наша молочная!
Наш остров, наш храм,
Где мы по утрам —
Сброд! Пара минутная! —
Справляли заутреню.
Базаром и закисью
Сквозь-сном и весной…
Здесь кофе был пакостный —
Совсем овсяной!
(Овсом своенравие
Гасить в рысаках!
Отнюдь не Аравией —
Аркадией пах
Тот кофе…
Но как улыбалась нам,
Рядком усадив,
Бывалой и жалостной —
Любовниц седых
Улюбкою беержной:
Увянешь! Живи!
Безумью, безденежью,
Зевку и любви —
А главное — юности!
Смешку — без причин,
Усмешке — без умысла,
Лицу — без морщин, —
О, главное — юности!
Страстям не по климату!
Откуда-то дунувшей,
Откуда-то хлынувшей
В молочную тусклую:
— Бурнус и Тунис! —
Нажеждой и мускулам
Под ветхостью риз…
(Дружочек, не жалуюсь:
Рубец на рубце!)
О, как провожала нас
Хозяйка в чепце
Голландского глаженья….
—
Не довспомнивши, не допонявши,
Точно с праздника уведены…
— Наша улица! — Уже не наша…
— Сколько раз по ней!..- Уже не мы…
— Завтра с западу встанет солнце!
— С Иеговой порвет Давид!
— Что мы делаем? — Расстаемся.
— Ничего мне не говорит
Сверхбессмесленнейшее слово:
Расстаемся. — Один из ста?
Просто слово в четыре слога
За которыми пустота.
Стой! По-сербски и по-кроатски,
Верно? Чехия в нас чудит?
Расставание. Расставаться…
Сверхестественнейшая дичь!
Звук, от коего уши рвутся,
Тянутся з апредел тоски…
Расставание — не по-русски!
Не по-женски! Не по-мужски!
Не по-божески! Что мы — овцы,
Раззевавшиеся в обед?
Расставание — по-каковски?
Даже смысла такого нет.
Даже звука! Ну просто полый
Шум, — пилы, например, сквозь сон.
Расставание — просто школы
Хлебникова соловьиный стон
Лебединый…
Но как же вышло?
Горячо высохший водоем —
Воздух! Руку о руку слышно.
Расставаться — ведь это гром
На голову…Океан в каюту!
Океании крайний мыс!
Эти улицы слишком круты:
Расставаться — ведь это вниз,
Под гору…Двух подошв пудовых
Вздох…Ладонь, наконец, и гвоздь!
Опрокидывающий довод:
Расставаться — ведь это врозь,
Мы же — срошиеся…
11
Разом проигрывать —
Чище нет!
Загород, пригород:
Дням конец.
Негам (читай — камням),
Дням, и домам, и нам.
Дачи пустующие! Как мать
Старую — так же чту их.
Это ведь действие — пустовать:
Полое не пустует.
(Дачи, пустующие на треть,
Лучше бы вам сгореть!)
Только не вздрагивать,
Рану вскрыв.
Загород, загород,
Швам разрыв!
Ибо — без лишних слов
Пышных — любовь есть шов.
Шов, а не перевязь, шов — не щит.
— О, не проси защиты! —
Шов, коим мертвый к земле пришит,
Коим к тебе пришита.
(Время покажет еще каким:
Легким или тройным!)
Так или иначе, друг — по швам!
Дребезги и осколки!
Только и славы, что треснул сам:
Треснул, а не расползся!
Что под наметкой — живая жиль
Красная, а не гниль!
О, не проигрывает —
Кто рвет!
Загород, пригород:
Лбам развод.
По слободам казнят
Нынче, — мозгам сквозняк!
О, не проигрывает, кто прочь —
В час, как заря займется.
Целую жизнь тебе сшила в ночь
Набело, без наметки.
Так не кори же меня, что вкривь.
Пригород: швам разрыв.
Души неприбраннные —
В рубцах!..
Загород, пригород…
Яр размах
Пригорода. Сапогом судьбы,
Слышишь — по глине жидкой?
…Скорую руку мою суди,
Друг, да живую нитку
Цепкую, как ее не канай!
Последний фонарь!
—
Здесь? Словно заговор —
Взгляд. Низших рас —
Взгляд. — Можно на гору?
В последний раз!
12
Частою гривою
Дождь в глаза. — Холмы.
Миновали пригород.
За городом мы,
Есть, — да нету нам!
Мачеха — не мать!
Дальше некуда.
Здесь околевать.
Поле. Изгородь.
Брат стоим с сестрой.
Жизнь есть пригород. —
За городом строй!
Эх, проиранное
Дело, господа!
Все-то — пригороды!
Где же города?!
Рвет и бесится
Дождь. Стоит и рвем.
За три месяца
Первое вдвоем!
И у Иова,
Бог, хотел взаймы?
Да не выгорело:
За городом мы!
За городом! Понимаешь? За!
Вне! Перешед вал!
Жизнь, это место, где жить нельзя:
Еврейский квартал…
Так не лостойнее ль во сто крат
Стать вечным жидом?
ибо для каждого, кто не гад,
Еврейский погром —
Жизнь. Только выкрестами жива!
Иудами вер!
На прокаженные острова!
В ад! — всюду! — но не в
Жизнь, — только выкрестов терпит, лишь
Овец — палачу!
Право -на-жительственный свой лист
Ногами топчу!
Втаптываю! За Давидов щит! —
Месть! — В месиво тел!
Не упоительно ли, что жид
Жить — не захотел?
Гетто избранничеств! Вал и ров.
ощады не жди!
В сем христианнейшем из миров
Поэты — жиды!
13
Так ножи вострят о камень,
Так опилки метлами
Смахивают. Под руками
Меховое, мокрое.
Где ж вы, двойни:
Сушь мужская, мощь?
Под ладонье —
Слезы, а не дождь!
О каких еще соблазнах —
Речь? Водой — имущество!
осле глаз твоих алмазных,
Под ладонью льющихся —
Нет пропажи
Мне. Конец концу!
Глажу — глажу-
Глажу по лицу.
Такова у на, Маринок,
Спесь, у нас, полячек-то.
После глаз твоих орлиных,
Под ладонью плачущих…
Плачешь? Друг мой!
Все мое! Прости!
О, как крупно,
Солоно в горсти!
Жестока слеза мужская:
Обухом по темени!
Плачь, с другими наверстаешь
Стыд, со мной потерянный.
Одинакового
Моря — рыбы! Взмах:
…Мертвой раковиной
Губы на губах.
—
В слезах.
Лебеда —
На вкус.
— А завтра
Когда
Проснусь?
14
Тропою овечьей —
Спуск. Города там.
Три девки навстречу
Смеются. Слезам
Смеются, — всем полднем
Недр, гребнем морским!
Смеются!
— недолжным,
Позорным, мужским.
Слезам твоим, видным
Сквозь дождь — в два рубца!
Как жемчуг — постыдным
На бронзе бойца.
Слезам твоим первым,
Последним, — о, лей! —
Слезам твоим — перлам
В короне моей!
Глаз явно не туплю.
Сквозь ливень — перюсь.
Венерины куклы,
Вперяйтесь! Союз
Сей более тесен,
Чем влечься и лечь.
Самой Песней Песен
Уступлена речь
Нам, птицам безвестным
Челом Соломон
Бьет, ибо совместный
Плач — больше, чем сон!
—
И в полые волны
Мглы — сгорблен и равн —
Бесследно — безмолвно —
Как тонет корабль.
[...]
Средь тысяч женщин лишь одна была,
Мне сердце поразившая незримо.
Лишь с облаком благого серафима
Она сравниться красотой могла.
Ее влекли небесные дела,
Вся суета земли скользила мимо.
Огнем и хладом тягостно палима,
Моя душа простерла к ней крыла.
Но тщетно — плоть меня обременяла;
Навеки Донну небеса призвали,
И ныне холод мне сжимает грудь:
Глаза — ее живой души зерцала, —
О, для чего Владычица Печали
Сквозь вас нашла свой беспощадный путь?
[...]
Я пришла к дверям твоим…
Валерий Брюсов
Она в мои стучалась двери,
Но я дверей не отворял.
Она ждала в упорной вере, —
Бесстрастно я не доверял.
И слыша стуки, мысля злобно,
Я ликовал, как вечный зверь.
Она звала, любви подобна,
Она ко мне врывалась в дверь.
— Впусти меня, — она кричала, —
Я жизнь несу тебе: впусти!
Ей только эхо отвечало, —
Я не хотел себя спасти.
Я не хотел вернуть потери,
Как в шторм не хочет челн ветрил…
Она мне жизнь бросала в двери,
А я ей смерть не отворил!
Июль
Мыза Ивановка
[...]
Пришёл конец. Угасла сила
Меня зовёт к себе могила.
И жизни вдруг потерян след.
Всё тише тише сердце бьётся,
Как туча смерть ко мне несётся
И гаснет в небе солнца свет.
Я вижу смерть. Мне жить нельзя.
Земля прощай! Прощай земля!
[...]