Стихи о животных

1

Если волк на звезду завыл,
Значит, небо тучами изглодано.
Рваные животы кобыл,
Черные паруса воронов.

Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля-смрада;
Облетает под ржанье бурь
Черепов златохвойный сад.

Слышите ль? Слышите звонкий стук?
Это грабли зари по пущам.
Веслами отрубленных рук
Вы гребетесь в страну грядущего.

Плывите, плывите в высь!
Лейте с радуги крик вороний!
Скоро белое дерево сронит
Головы моей желтый лист.

2

Поле, поле, кого ты зовешь?
Или снится мне сон веселый —
Синей конницей скачет рожь,
Обгоняя леса и села?

Нет, не рожь! Скачет по? полю стужа,
Окна выбиты, настежь двери.
Даже солнце мерзнет, как лужа,
Которую напрудил мерин.

Кто это? Русь моя, кто ты? Кто?
Чей черпак в снегов твоих накипь?
На дорогах голодным ртом
Сосут край зари собаки.

Им не нужно бежать в “туда”,
Здесь, с людьми бы теплей ужиться.
Бог ребенка волчице дал,
Человек съел дитя волчицы.

3

О, кого же, кого же петь
В этом бешеном зареве трупов?
Посмотрите: у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа.

Вон он! Вылез, глядит луной,
Не увидит ли помясистей кости.
Видно, в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье.

Где же ты? Где еще одиннадцать,
Что светильники сисек жгут?
Если хочешь, поэт, жениться,
Так женись на овце в хлеву.

Причащайся соломой и шерстью,
Тепли песней словесный воск.
Злой октябрь осыпает перстни
С коричневых рук берез.

4

Звери, звери, приидите ко мне
В чашки рук моих злобу выплакать!
Не пора ль перестать луне
В небесах облака лакать?

Сестры-суки и братья-кобели,
Я, как вы, у людей в загоне.
Не нужны мне кобыл корабли
И паруса вороньи.

Если голод с разрушенных стен
Вцепится в мои волоса,—
Половину ноги моей сам съем,
Половину отдам вам высасывать.

Никуда не пойду с людьми,
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень.

5

Буду петь, буду петь, буду петь!
Не обижу ни козы, ни зайца.
Если можно о чем скорбеть,
Значит, можно чему улыбаться.

Все мы яблоко радости носим,
И разбойный нам близок свист.
Срежет мудрый садовник-осень
Головы моей желтый лист.

В сад зари лишь одна стезя,
Сгложет рощи октябрьский ветр.
Все познать, ничего не взять
Пришел в этот мир поэт.

Он пришел целовать коров,
Слушать сердцем овсяный хруст.
Глубже, глубже, серпы стихов!
Сыпь черемухой, солнце-куст!

Сентябрь 1919

Я возделал скромное владенье?
Уголок зеленый был тенист.
Мне стихи в моем уединенье
Диктовал веселый птичий свист…
Стал я стар. Тут все мертво и глухо,
Прежней шумной жизни — ни следа.
Отклика напрасно жаждет ухо;
Птицы улетели навсегда!

Спросите, что это за владенья?
Я отвечу: это — песнь моя.
Но напрасно стал бы целый день я
Вдохновенья тут искать, друзья!
Серебрится на ограде иней,
Старости дохнули холода.
Нет певцов пернатых и в помине:
Птицы разлетелись навсегда!

Лето ль снова всколосится пышно,
Осень свой багрец ли разольет —
Только птиц уже не будет слышно.
Кто ж дары природы воспоет?
Нет! Цветы, весною оживая,
Нам не скрасят старости года,
Раз — любовь чужую воспевая —
Птицы разлетелись навсегда.

Не звучать тут больше хорам птичьим:
Их моя зима спугнула. Ах!
Я уже страдать косноязычьем
Стал за чашей дружеской — в стихах.
Но тебе и старость — не помеха:
Пой, Антье, и дружбу, как тогда,
Прославляй, чтоб не твердило эхо;
«Птицы разлетелись навсегда!»

(Нужно читать первые буквы строчек сверху вниз)

Радость, как плотвица быстрая,
Юрко светит и в воде.
Руки могут церковь выстроить
И кукушке и звезде.
Кайся нивам и черемухам, —
У живущих нет грехов.
Из удачи зыбы промаха
Воют только на коров.
Не зови себя разбойником,
Если ж чист, так падай в грязь.
Верь — теленку из подойника
Улыбается карась.

Я люблю стихи ужасно…
Сяду с книжкой на крыльце:
Строчки катятся согласно,
Рифмы щелкают в конце,—
Словно умный соловей
На тенистом деревце
Распевает средь ветвей.

Только тот стихов не любит
Ни печальных, ни смешных,
Кто, как мясо, строчки рубит
И не ставит запятых…
Зубрит, зубрит свой урок
И, не слыша слов живых,
Знай вздыхает, как сурок.

Посмотри, цветы сквозные
Распускаются в садах.
Это все стихи цветные,
Божьи рифмы на кустах!
Вот веселый барбарис
В мелких желтеньких стишках,
Вот сирень — поэт-маркиз…

Ну, а птицы, — ты послушай!
Пусть без слов, но от души
Над расцветшей старой грушей
Не стихи ль звенят в тиши?
Как хрустальный водопад,
В зеленеющей глуши
Плавно льется мерный лад…

Не задумавшись над темой,
Вздув волнистые бока,
В небе белою поэмой
Проплывают облака…
И ручей, нырнув в лесок,
В тесной раме бережка
Распевает свой стишок.

Даже бедный лягушонок
Что-то квакает в пруду…
Неужели я, ребенок,
Слов согласных не найду?
Даже сны мои — стихи:
Звезды, феи, какаду
И во фраках петухи…

Завела себе тетрадку
И решила наконец,—
Засушила в ней я мятку,
Надписала: «Мой дворец».
Утром спрячусь и сижу,
А потом на ключ в ларец,
Никому не покажу!

Год написания: 1925

Кошки не похожи на людей:
Кошки — это кошки.
Люди носят шляпы и пальто —
Кошки часто ходят без одежки.
Кошки могут среди бела дня
Полежать спокойно у огня.
Кошки не болтают чепухи,
Не играют в домино и в шашки,
Не обязаны писать стихи, —
Им плевать на разные бумажки…
Людям не сойти с протоптанной дорожки,
Ну, а кошки —
Это кошки!

Умный Кролик
Сел за столик.
А затем в одно мгновенье
Сочинил стихотворенье:
УМНЫЙ КРОЛИК
СЕЛ ЗА СТОЛИК

О Русь, взмахни крылами,
Поставь иную крепь!
С иными именами
Встает иная степь.

По голубой долине,
Меж телок и коров,
Идет в златой ряднине
Твой Алексей Кольцов.

В руках — краюха хлеба,
Уста — вишневый сок.
И вызвездило небо
Пастушеский рожок.

За ним, с снегов и ветра,
Из монастырских врат,
Идет, одетый светом,
Его середний брат.

От Вытегры до Шуи
Он избраздил весь край
И выбрал кличку — Клюев,
Смиренный Миколай.

Монашьи мудр и ласков,
Он весь в резьбе молвы,
И тихо сходит пасха
С бескудрой головы.

А там, за взгорьем смолым,
Иду, тропу тая,
Кудрявый и веселый,
Такой разбойный я.

Долга, крута дорога,
Несчетны склоны гор;
Но даже с тайной бога
Веду я тайно спор.

Сшибаю камнем месяц
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.

За мной незримым роем
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.

Из трав мы вяжем книги,
Слова трясем с двух пол.
И сродник наш, Чапыгин,
Певуч, как снег и дол.

Сокройся, сгинь ты, племя
Смердящих снов и дум!
На каменное темя
Несем мы звездный шум.

Довольно гнить и ноять,
И славить взлетом гнусь —
Уж смыла, стерла деготь
Воспрянувшая Русь.

Уж повела крылами
Ее немая крепь!
С иными именами
Встает иная степь.

1917

Под берёзой на горе
Спит барсук в своей норе.
А нора у барсука
Глубока-преглубока.

Барсуку тепло и сухо,
Целый день ласкают ухо
Шум берёзовых ветвей
Да сопение детей:

На подстилке крепко спят
Мальчики с усами
И от сытости сопят
Влажными носами…

Скрипнет ветка или сук –
Приоткроет глаз барсук.
Чутким ухом поведёт,
Усмехнётся и уснёт:

Ведь нора у барсука
Глубока…

Английская песенка

Курица-красавица у меня жила.
Ах, какая умная курица была!

Шила мне кафтаны, шила сапоги,
Сладкие, румяные пекла мне пироги.

А когда управится, сядет у ворот —
Сказочку расскажет, песенку споёт.

Жила-была мышка Мауси
И вдруг увидала Котауси.
У Котауси злые глазауси
И злые-презлые зубауси.

Подбежала Котауси к Мауси
И замахала хвостауси:
«Ах, Мауси, Мауси, Мауси,
Подойди ко мне, милая Мауси!
Я спою тебе песенку, Мауси,
Чудесную песенку, Мауси!»

Но ответила умная Мауси:
«Ты меня не обманешь, Котауси!
Вижу злые твои глазауси
И злые-презлые зубауси!»
Так ответила умная Мауси —
И скорее бегом от Котауси.

Попрыгунья Стрекоза
Лето красное пропела;
Оглянуться не успела,
Как зима катит в глаза.
Помертвело чисто поле;
Нет уж дней тех светлых боле,
Как под каждым ей листком
Был готов и стол и дом.
Всё прошло: с зимой холодной
Нужда, голод настает;
Стрекоза уж не поет:
И кому же в ум пойдет
На желудок петь голодный!
Злой тоской удручена,
К Муравью ползет она:
«Не оставь меня, кум милый!
Дай ты мне собраться с силой
И до вешних только дней
Прокорми и обогрей!» —
«Кумушка, мне странно это:
Да работала ль ты в лето?» —
Говорит ей Муравей.
«До того ль, голубчик, было?
В мягких муравах у нас —
Песни, резвость всякий час,
Так что голову вскружило».-
«А, так ты...» — «Я без души
Лето целое всё пела».-
«Ты всё пела? Это дело:
Так пойди же, попляши!»

1808

Если б, если б
Я был резвым соловьем
Или даже воробьем,
Не сидел бы в скучном кресле,
Сунул я б в карман пшено,
Крылья — врозь и за окно!

Выше, выше
Полечу я, трепеща
И от радости пища,
Всех котов спугну на крыше.
На лету словлю жука,
Проглочу — и в облака.

Зорко, зорко
Я б на наш квартал взглянул:
Наш отель, как детский стул,
Люди — мыши, площадь — корка,
А хозяйка у окна
Меньше пробки от вина.

Ладно, ладно!
Сброшу вниз я башмачки,—
Пусть-ка хлопнут об очки
Англичанку у парадной…
Почему ее бульдог лег вчера на наш порог?

Стыдно, стыдно…
Разве птица — крокодил?
Я не сброшу, пошутил,
Потому что мне обидно,
Потому что каждый раз
Он с меня не сводит глаз.

Тише, тише…
Опускаюсь вниз к крыльцу,
Ветвь задела по лицу,
Мама в страхе жмется к нише.
Скину крылья, вытру лоб
И опять я мальчик Боб…

Год написания: 1925

Мы принесли домой ежа —
Всю ночь по комнате кружа,
Он топал, топал, топал.
Стучал ногами об пол.

Наверно, думал бедный ёж:
«Вот этот круг сейчас пройдёшь —
И будешь на свободе,
В лесу ли, в огороде…»

Двадцатый круг, тридцатый круг —
Но где он, лес? И где он, луг?
Как путь нелеп и тяжек
Вдоль гладких деревяшек!

Мы распахнули дверь ежу —
И он ушёл в своё «шу-шу».
И в свой «фыр-фыр».
И в свой «топ-топ» —
В огромный мир ежиных троп.

Зевак восторженные крики
Встречали грузного быка.
В его глазах, больших и диких,
Была глубокая тоска.
Дрожали дротики обиды.
Он долго поджидал врага,
Бежал на яркие хламиды
И в пустоту вонзал рога.
Не понимал — кто окровавил
Пустынь горячие пески,
Не знал игры высоких правил
И для чего растут быки.
Но ни налево, ни направо,-
Его дорога коротка.
Зеваки повторяли «браво»
И ждали нового быка.
Я не забуду поступь бычью,
Бег напрямик томит меня,
Свирепость, солнце и величье
Сухого, каменного дня.

1938

Прилетит скворец,
Закричит: «Конец
Холодам, февралям!»
Ему крошечек дам:
-Помолчи, не кричи,
Что ты смыслишь, юнец!

Прилетели грачи,
Закричали: «Конец
Холодам, февралям!»
Я им зернышек дам.

И сама я все знаю,
И сама понимаю,
Что конец февралям,
Баломутам, вралям
И уж май недалек…

Да широкий поток
Разлился между домом моим
И его.
Оттого и молчим.
Оттого…

Сидеть надоело мне
Лапы сложа,
Я очень хотел бы
Пойти в сторожа.

Висит объявленье
У наших ворот:
Собака нужна
Сторожить огород.

Ты меня знаешь,
Я храбрый щенок:
Появится кошка —
Собью ее с ног.

Я тявкать умею,
Умею рычать,
Умею своих
От чужих отличать.

Котята боятся меня
Как огня.
Скажи мне по совести:
Примут меня?

1940

Откуда вы, синицы?
— Летали над столицей…

Пятиклассник шел вразвалку
По бульвару не спеша
И, представьте, бросил палку!
И в кого же?
В малыша!

Это хищнику к лицу,
А порядочная птица
Так не станет относиться
К беззащитному птенцу.

А у реки в любом часу
Всегда лежит девица,
Лежит с бумажкой на носу
И в зеркальце глядится.
Девица загорает,
А бабушка стирает.

— Мы хотим,— сказали птицы,
На других детей взглянуть.—
Вновь вспорхнули со страницы
И опять пустились в путь.

Полосатые лошадки,
Африканские лошадки,
Хорошо играть вам в прятки
На лугу среди травы!

Разлинованы лошадки,
Словно школьные тетрадки,
Разрисованы лошадки
От копыт до головы.

В стекло уткнув свой черный нос,
все ждет и ждет кого-то пес.

Я руку в шерсть его кладу,
и тоже я кого-то жду.

Ты помнишь, пес, пора была,
когда здесь женщина жила.

Но кто же мне была она?
Не то сестра, не то жена.

А иногда, казалось, дочь,
которой должен я помочь.

Она далеко… Ты притих.
Не будет женщин здесь других.

Мой славный пес, ты всем хорош,
и только жаль, что ты не пьешь!

1958

— Где вы были?
Далеко ли?
— На Арбате были,
В школе.

Заглянули в третий класс.
(Тут они вздохнули обе.)
Там Смирнов отстал в учебе,
И, представьте, из-за нас!

«Скачет шустрая сенница»,—
Написал он на доске,
И за это единица
У Смирнова в дневнике.

Он расстроился, бедняжка,
Слезы брызнули из глаз.
Да и нам, конечно, тяжко,
Что неверно пишут нас.

Рассказали нам синицы:
— В коридоре что творится!
Стайкой скачут ученицы,
Мчатся мальчики гурьбой,
Все кричат наперебой.

Мы охотно скачем сами
Вверх и вниз, туда-сюда,
Но такими голосами
Не кричим мы никогда.—
Тут вздохнули две синицы
И вспорхнули со страницы.

Есть много известных Кошек,
(Не говоря о Котах!),
Прославленных в разное время
И в самых разных местах.
И вот наша Вьюшка отважно
Вступает в их избранный круг —
Простая рыжая кошка,
Почти без всяких заслуг…

Славными именами
Украшен кошачий род!
…Кот, Который Наплакал…
…Кот Ученый… Чеширский Кот…
…Кошка из Кошкина дома…
(Как забыть о ее судьбе!)
…Первая Кошка (Которая
Бродила Сама по Себе)…

В Древнем Египте Кошки
Числились даже в богах;
Есть ли на свете невежда,
Незнакомый с Котом в Сапогах?.
…И к этим-то славным Кошкам
(И знаменитым Котам)
Присоединяется Вьюшка,
Которая Спит НЕ ТАМ.

Да, Вьюшка не ищет покоя,
Уюта и темноты —
Того, что ищут все Кошки
(И некоторые Коты!).
НЕ ТАМ она спит, где надо,
А только наоборот —
ТАМ, где спать не подумает
Ни Кошка, ни даже Кот.

Вы спросите: «И за это,
За это к ней слава пришла?
Не за какой-нибудь подвиг,
А за то, что она спала?»
Вы скажете: «Так не бывает!»
Вы фыркнете: «Ерунда!»
Вы, может быть, расхохочетесь…
А я вам отвечу: «Да!»

«Да, можете не сомневаться! —
Я вам скажу в ответ, —
За это и только за это
Воспел нашу Вьюшку поэт!
И верьте — на громкое имя
Имеет она все права:
Она в своем деле добилась
Небывалого мастерства!»

Кто может спать в мясорубке
(Если мама готовит фарш!),
На граммофонной пластинке
(Когда исполняется марш!),
Под душем (когда купаются),
На венике (если метут),
А Вьюшка — не сомневайтесь! —
Спит себе, тут как тут!

Нет места в нашей квартире,
Где бы она не спала —
От А
(бажура)
До Я
(щика письменного стола).
Вы можете перечислить
(Если сможете!) весь алфавит,
Ручаюсь, на каждой букве
Эта рыжая кошка спит!

Спала на дверном засове,
Когда прибивали засов!
Спала на секундной стрелке
И на маятнике часов,
Спала на страницах журнала
(И я с ней дремал заодно),
И даже… спала на подушке,
Что строжайше запрещено!

Надеюсь… Нет, я уверен:
Теперь вы согласны со мной
Слава досталась Вьюшке
Отнюдь не дешевой ценой!
Недаром толпы поклонников
Так и ходят за ней по пятам,
И просят автограф у Кошки,
Которая Спит НЕ ТАМ!

Берегите тигров, детки!
Я же зверь ужасно редкий!
Но, пожалуйста, меня
Берегитесь, как огня!

Сегодня вышел я из дома.
Пушистый снег лежит кругом.
Смотрю – навстречу мой знакомый
Бежит по снегу босиком.

И вот мы радости не прячем.
Мы – неразлучные друзья.
Визжим, и прыгаем, и скачем,
То он, то я, то он, то я.

Объятья, шутки, разговоры.
– Ну, как живёшь? Ну, как дела? –
Вдруг видим, кошка вдоль забора,
Как тень на цыпочках прошла.

– Побудь со мной ещё немного! –
Но я его не удержал.
– Гав! Гав! – сказал знакомый строго,
Махнул хвостом и убежал.

Дядя Васенька в подарок черепаху мне принес:
Сбоку ножки, сзади хвостик, головенка без волос.

Я ее пощекотала, а она молчит, как пень.
Заползла, как жук, под ванну и сидит там целый день.

Я бисквиты ей совала, и морковку, и компот.
Не желает… Втянет шейку и закроет черный рот.

Три часа я сторожила, чтобы сунулась под дверь.
Не хочу такой игрушки! Скучный, глупый, гадкий зверь!..

Фокс наш тоже недоволен: удивился, задрожал:
Утюжок на куцых ножках? Ходит-бродит… Вот нахал!

Я взяла ее в кроватку, положила у плеча,—
Неуютно и противно, как кусочек кирпича…

Лишь одним я забавлялась: стала ножкой ей на щит,
А она молчит и терпит… Не вздыхает, не пищит.

Если в среду дядя Вася снова в гости к нам придет,
Не скажу ему ни слова, — все равно он не поймет,

Равнодушно-равнодушно сяду рядом на диван
И тихонько черепаху положу ему в карман.

Снова выплыли годы из мрака
И шумят, как ромашковый луг.
Мне припомнилась нынче собака,
Что была моей юности друг.

Нынче юность моя отшумела,
Как подгнивший под окнами клен,
Но припомнил я девушку в белом,
Для которой был пес почтальон.

Не у всякого есть свой близкий,
Но она мне как песня была,
Потому что мои записки
Из ошейника пса не брала.

Никогда она их не читала,
И мой почерк ей был незнаком,
Но о чем-то подолгу мечтала
У калины за желтым прудом.

Я страдал… Я хотел ответа…
Не дождался… уехал… И вот
Через годы… известным поэтом
Снова здесь, у родимых ворот.

Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ливисто ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.

Мать честная! И как же схожи!
Снова выплыла боль души.
С этой болью я будто моложе,
И хоть снова записки пиши.

Рад послушать я песню былую,
Но не лай ты! Не лай! Не лай!
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?

Поцелую, прижмусь к тебе телом
И, как друга, введу тебя в дом…
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом.

1924

Щенка кормили молоком.
Чтоб он здоровым рос.
Вставали ночью и тайком
К нему бежали босиком —
Ему пощупать нос.

Учили мальчики щенка,
Возились с ним в саду,
И он, расстроенный слегка,
Шагал на поводу.

Он на чужих ворчать привык,
Совсем как взрослый пес,
И вдруг приехал грузовик
И всех ребят увез.

Он ждал: когда начнут игру?
Когда зажгут костер?
Привык он к яркому костру,
К тому, что рано поутру
Труба зовет на сбор.
И лаял он до хрипоты
На темные кусты.

Он был один в саду пустом,
Он на террасе лег.
Он целый час лежал пластом,
Он не хотел махать хвостом,
Он даже есть не мог.

Ребята вспомнили о нем —
Вернулись с полпути.
Они войти хотели в дом,
Но он не дал войти.

Он им навстречу, на крыльцо,
Он всех подряд лизал в лицо.
Его ласкали малыши,
И лаял он от всей души.

1978

Не страшен этот белый кот
Ни крысам, ни мышам,
Частенько с ними он ведет
Беседу по душам.
Мышей он ласково зовет
Из ящика без крышки.
— Эй, малыши! — мурлычет кот, —
Давайте в кошки-мышки!

Пристала к пуделю рука
торчит из бока кулаком
шумят у пуделя бока
несется пудель молоком
старуха в том селе жила
имела дойную козу
и вдруг увидела собаку
в своём собственном глазу
тут она деревню кличет
на скамью сама встаёт
помахав зубами причет
херувимскую поёт.

Петушки распетушились,
Но подраться не решились.
Если очень петушиться,
Можно пёрышек лишиться.
Если пёрышек лишиться,
Нечем будет петушиться.

Все года и века и эпохи подряд
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?

Слава им не нужна и величие.
Вот под крыльями кончится лед,
И найдут они счастие птичее,
Как награду за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось.
Это редко бывает — сиянья в цене!

Тишина. Только чайки — как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
Обязательно будет звук.

Как давно снятся нам только белые сны,
Все иные оттенки снега замели.
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от черной полоски земли.

Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает, как тень.
И наградой за ночи отчаянья
Будет вечный полярный день.

Север, воля, надежда,- страна без границ,
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.

Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь.

1972